«Статус» S05E06 Status S05E06 by (Ekaterina Schulmann) Lyrics
[Просветительская программа «Статус», сезон 05, эпизод 06 (Status Show, S05E06)]
Максим Курников: Как всегда, во вторник вечером Екатерина Шульман и Максим Курников в студии. Здравствуйте, Екатерина Михайловна.
Екатерина Шульман: Добрый вечер!
Максим Курников: И мы в 21:05 сразу, без какой бы то ни было подготовки прыгаем в первую рубрику.Рубрика «Не новости, но события»02:55 Рубрика «Не новости, но события»
Максим Курников: Тем более, что их, как всегда, немало.
Екатерина Шульман: Мало их у нас никогда не бывает. Прежде чем мы приступим к нашим основным темам, о которых мы будем говорить, хочется сказать вот что. Выборы прошли — турбулентность сохранилась. Если мы будем рассматривать происходящее в более широком поствыборном и одновременно предвыборном контексте, то нас это не до такой степени удивит. С одной стороны, у нас вроде бы распределились —более-менее окончательно — мандаты депутатов Государственной думы. Одновременно начали меняться опять губернаторы: два, по-моему, губернатора у нас за прошедшую неделю сменились. Мы подробно останавливаться на этом не будем. Просто скажем, что неправильно рассматривать нынешний период как поствыборный из-за того, что одни выборы закончились, т. к. большой выборный цикл продолжается. В общем, вплоть до 2024 года покоя нам не будет. Соответственно, меньше материала для рассмотрения исследований у нас тоже не ожидается.
Также некоторое количество репрессивных активностей можно отнести к тому, что у экономистов называется «отложенным спросом». Гражданам кажется, что никакой паузы перед выборами не было, продолжали всех потихонечку (или даже не потихонечку) репрессировать, а на самом деле, с точки зрения самих исполнителей, некоторое количество вещей они приберегали для того, чтобы не портить предвыборную картинку, для того, чтобы не перебивать основные сообщения в информационном поле.
Максим Курников: То есть перед выборами это ещё они себя сдерживали?
Екатерина Шульман: Некоторые вещи были отложены. Теперь выборы окончены, можно это отложенное всё-таки реализовать. В частности, изумительное увеличение числа иностранных агентов, которое у нас сразу после выборов случилось, очевидным образом связано именно с этим. Это практически все люди, так или иначе связанные с ассоциацией «Голос» (которую российские власти признают иноагентом), с движением наблюдателей. То есть в отместку или, так сказать, в награду за то, что ими было сделано во время выборной кампании, очень большое количество и физических лиц попали в эти списки, и СМИ крупные, значимые — «Медиазона»(признано иноагентом) и любимая наша организация ОВД-Инфо(признано иноагентом), которую мы с вами называли многократно и ещё раз назовём в эфире «Министерством внутренних дел здорового человека».
Эти структуры продолжают функционировать, хотя, как мы с вами ещё будем иметь случай сказать, статус иностранного агента функционированию этому, мягко говоря, не способствует и в ряде случаев затрудняет его почти до невозможности. Тем не менее,— поддержка наша тем, кто приносит пользу гражданам Российской Федерации. Мы будем продолжать помогать им, насколько это в наших силах.
Теперь к нашим большим сюжетам. Собственно, это тоже была часть нашего большого сюжета.
Максим Курников: Большой сюжет — большой бюджет. А?
Екатерина Шульман: Красиво. Действительно. Как я сказала, Государственная дума более-менее определилась со своим составом, хотя надо сказать, что «старожилы не припомнят» (главная функция старожилов — не припоминать)... вот я в роли старожила не припомню, чтобы так долго люди не могли определиться, кто из них всё-таки пойдет в Думу, а кто из нихв Думу не пойдёт. Эта неопределённость касается в значительной степени основной нашей, самой крупной фракции «Eдинoй Poccии». Там эти мандаты перебрасывают друг другу просто как горячую картошку. Потому что некоторые люди, например, не хотят становиться депутатами. А некоторые люди, наоборот, депутатами становиться очень хотят, но обнаружили себя в составе той региональной группы, которая не так много набрала, как ожидала. Поэтому приходится отстреливать впереди стоящих — гуманно отстреливать, в духе нашего времени, предлагая им альтернативные варианты занятости — для того, чтобы тот или иной номер 4-й или номер 6-й в региональном списке попал всё-таки в парламент и там выполнял свои незаменимые совершенно законотворческие функции.
Тем не менее. Президент издал указ: 12 октября будет первое заседание новой Государственной думы, оно будет посвящено организационным вопросам. Выберут спикера, заместителей председателей вице-спикеров, сформируют комитеты и выберут председателей комитетов.
Максим Курников: То есть сюрпризов не ждём?
Екатерина Шульман: Ну как вам сказать? Мы ожидаем увеличение числа комитетов. Во-первых, стало больше фракций. Во-вторых, много уважаемых людей, как обычно в Государственной думе, и многие из них хотят если не председательское кресло, то хотя бы заместительское. А надо сказать, что VII созыв, прошедший, в этом смысле был созывом жестокой экономии. Число комитетов достигло исторического минимума. Если мы посмотрим все предыдущие созывы Государственной думы, то в 7-м было их меньше всего. Какие-то были слиты, какие-то были вообще уничтожены, их тематика отдана другим комитетам. Сейчас ожидается, что их всё-таки прибавится. Называют цифру 32 комитета. Всякие уж совсем интимные подробности внутренней жизни фракции «Eдинaя Poccия» мы обсуждать не будем, кого они там выбрали себе председателем, кого заместителем, как распределены их фракционные группы. Единственное, что скажем — кажется, одномандатники некоторые, которые были самовыдвиженцами, попросились в состав в фракций. Из этого следует, что обсуждавшаяся некоторое время назад идея возрождения депутатских групп внутри Государственной думы — была такая форма до 4-го созыва, можно было депутатам (в основном одномандатники этим пользовались) образовывать группы, что повышало думское разнообразие…
Максим Курников: Группа «Регионы России».
Екатерина Шульман: «Регионы России», «Народный депутат»... старожилы припоминают и такое... Так вот, были некоторые мысли на эту тему, что раз у нас тут разнообразнее всё, то, может, давайте какую-нибудь группу учредим. Но видимо, решили не мудрить, а загнать всех в суперфракцию. Это послужит и некой пропагандистской цели — как замазывание того факта, что фракция всё-таки уменьшилась по отношению к прошлым созывам, и чтобы это не выглядело так грустно, сделать её достаточно большой если не за счёт собственных кадров, то за счёт привлечённых бывших самовыдвиженцев.
Итак, чем будет заниматься Государственная дума, как только она соберётся и решит свои оргвопросы? Вообще, осенняя сессия — это всегда сессия «бюджетная». Весенняя — длинная, полная депутатского творчества и разнообразия. Осенняя — короткая, правительственная и бюджетная. Основное занятие Государственной думы в это время — рассмотрение бюджета на год и бюджетного плана на 3 года, отчёта об исполнении бюджетов последних лет, и те же самые документы, касающиеся бюджетных фондов — ОМС, Пенсионного фонда и Фонда социального страхования.
Минфин внёс бюджет ещё 30 сентября. Депутатов ещё нет, а бюджет уже есть. И мы уже можем посмотреть его параметры. Это важная тема. Мы каждый год осенью посвящаем ей время. И сейчас, я надеюсь, станет понятно, что не зря, поскольку многие вещи — как ранний осенний снег — на голову сваливаются тем людям, которые не следят за нашими выпусками. Для тех, кто слушает нас постоянно, совершенно ничем неожиданным это не является.
Максим Курников: Вы, я напомню, прогнозировали, что все социальные статьи — в первую очередь, на здравоохранение, например — будут сокращаться. Мы ещё тогда недоумевали: Как же так? У нас ковид — а как же мы сокращаем?
Екатерина Шульман: Вы знаете, я не то чтобы это прогнозировала. Тут большого ума не надо, чтобы это спрогнозировать. Это, собственно, в бюджетных документах написано.
В чём прелесть нашего бюджетного процесса? Вносится проект бюджета на следующий год и бюджетный план на три года, поэтому можно посмотреть, чего Минфин задумал. В принципе, «что было задумано, то исполнится в срок», как в известной песне. Минфин свои обещания более-менее выполняет, хотя и с некоторыми колебаниями, о которых сейчас тоже немножко скажем.
Мы действительно, говорили, что все социальные статьи, в том числе здравоохранение, как ни странно, ожидает совершенно выдающееся снижение. То снижение, что сейчас будет в 2022 году — это ещё цветочки по сравнению с планируемым снижением в 2023 году.
Чего хочет Минфин? Минфин хочет выйти из ситуации бюджетного дефицита, в который Российская Федерация попала из-за снижения цен на энергоносители, и хочет следующие бюджеты свёрстывать уже с профицитом. И судя по всему, у них это получается. Ценой этой бюджетной, так сказать, аккуратности является фактически секвестр. То, что они задумали в 2020 году, продолжают осуществлять в 2021 и планируют на 2022-23,— это, конечно, секвестр. Всё, что касается здравоохранения, 2021-22 — это снижение на 10%, а 2023 год — это снижение на 17% госпрограммы развития здравоохранения. Так что если судить по этим параметрам, то, действительно, у нас уже все выздоровели. Как у Гоголя: «У нас все больные как мухи выздоравливают». Может быть, кстати, по этой причине ни в каких дополнительных расходах они, собственно, уже не нуждаются, или, может быть, нуждаются в тех расходах, которые идут не по статье здравоохранение.
Максим Курников: Силовики нуждаются — вот кто нуждается.
Екатерина Шульман: Вот. Совершенно верно. Это тоже, мягко говоря, не новость.
Вообще расходы нашего бюджета стоят на трёх больших столпах. Это социальные расходы, основные из них — это пенсии. Это расходы на оборону и национальную безопасность (объединяем их вместе, хотя статьи это разные). И это то, что называется статья «национальная экономика», которая большей частью состоит из трансфертов бюджетам регионов. Вот эти три у нас таких колонны.
Из них та колонна, которая «социальные расходы» — становится у́же и более хрупкой, или более стройной, если хотите. А та, которая «национальная безопасность»,— наоборот, расширяется до такой здоровой, слоновьей ноги. Что касается расходов на оборону: я обратила внимание, что некоторое количество алармистских, не побоюсь этого слова, заголовков сообщают нам, что расходы на оборону превысили расходы на национальную экономику. На самом деле с расходами на оборону происходит то же поэтапное — более плавное, чем с социальными статьями, но поэтапное —снижение. И в этом смысле Минфин продолжает действовать по заявленной программе.
Более того, если вы помните наши прошлогодние выпуски — как раз того же октября ровно год назад — то мы там говорили, что даже Алексей Леонидович Кудрин, который в своё время покинул правительство Дмитрия Анатольевича Медведева из-за своего несогласия с повышением расходов на оборону, в прошлом 2020 году заявлял, что «я сейчас буду лоббировать интересы Минобороны, потому что столько, сколько мы тратим,— это мало».
Максим Курников: Это мало по сравнению с другими силовиками, судя по всему.
Екатерина Шульман: Счётная палата считает разумной долей. Там, насколько я помню, речь идёт о 2,6% от ВВП, вот столько эти военные расходы составляют. Но поскольку расходы на эту национальную экономику действительно несколько снизились, то получается, что расходы на оборону встали на второе место. Тем не менее, у нас в 2020 году был выдающийся минимум в этих расходов с 2011-го года. А сейчас немножко они подросли, но никакого «роста расходов на оборону» у нас не наблюдается.
Где есть рост, где есть, что ловить, если вы заинтересованы в ловле бюджетных денег, что, как показывают последние события, в общем не то чтобы вещь безопасная. Где есть рост? Во-первых, да: расходы на безопасность – рост. Некоторый рост расходов на образование. Вот из всех статей социальных – социальная политика снижается, спорт, физкультура снижаются, здравоохранение снижается, собственно, национальная экономика тоже снижается. А несколько при этом растет образование. Довольно здорово и хорошо растет экология. Тут у нас действительно, видимо, задуманы дополнительные расходы.
Мы в 2020 году предупреждали сферу ЖКХ, что их ждёт обвальное снижение. В 2022 году оно ещё достаточно мягкое, а в 2023 году задумано снижение расходов на эту статью на 43%. Это очень много. Я не понимаю, как там что должно происходить.
Довольно сильно выросли расходы на обслуживание госдолга. Тут надо думать, что это обозначает — внутренний ли это долг или внешний мы стали так дорого обслуживать? И некоторый рост — не сказать, чтобы значительный, но и не сказать, чтобы в пределах статистической погрешности — на раздел СМИ. То есть на обобщённую пропаганду тоже немножко нам прибавили.
Всё это богачество, вся эта красота рассчитана из условия 4-процентной инфляции, что любому человеку, покупавшему помидоры в последнее время, может показаться оптимистичным. И ЦБ считает, что в пределах 2022-23 года у нас 72–74 рубля будет стоить доллар. Вот так выглядит в представлении нашего главного регулятора и одновременно наших финансовых властей бюджет на 2022 год.
Максим Курников: Пару слов о бюджете ещё?
Екатерина Шульман: Буквально одна фраза. Мы с вами частично уже сказали о том, что бюджетные деньги, так привлекательные для многих сограждан, несут в себе разные опасности. Нам пытаются говорить, что не нужно брать деньги у иностранных источников — может быть, действительно не нужно. Но никакой статус иностранного агента не сравнится по опасности для жизни и здоровья с тем, что происходит с людьми, которые попали под проверку государственных денег. В частности, эти расходы на образование, которые собираются у нас расти в обозримом бюджетном периоде. Те люди, которые в прошлом пытались к этим расходам иметь какое-то отношение, в общем,— кто-то скрывается от правосудия, а кто-то даже скрыться уже и не успел…
Максим Курников: Неизвестно, что хуже: стать иностранным агентом или работать с государством?
Екатерина Шульман: Неизвестно. Бюджетные деньги, как нынче принято выражаться, отличаются «высокой токсичностью». Это тоже полезно помнить. Хорошо, про бюджет мы сказали. Теперь про следующую пачку последствий выборов.
Кстати говоря, о бюджете и о расходах на национальную безопасность: внутри этих постоянно растущих расходов на наши правоохранительные органы есть и расходы на такое ресурсное бюджетное ведомство, как ФСИН, Федеральную службу исполнения наказаний.
Максим Курников: Что им там, на изнасилования не хватает, простите?
Екатерина Шульман: Ну что ж вы такие вещи в эфире-то говорите? Мы сообщали уже в наших предыдущих выпусках, что мы — одни из чемпионов среди развитых стран по объёму расходов на нашу пенитенциарную систему. Она у нас дорогая. ФСИН у нас много денег получает. При этом мы на последнем месте среди тех же развитых стран по душевым расходам на одного заключённого. То есть мы тратим деньги не на заключённых, а на тюремщиков: тюремщики у нас дорогие, заключённые у нас дешёвые.
При этом систему ФСИН сотрясают непрерывные скандалы. В том числе, о чём вы сейчас триггерным образом упомянули. Действительно, новая партия видеозаписей стала достоянием общественности. Там демонстрируется, как в саратовских колониях так называемый актив работает с заключёнными, разными способами убеждая их сотрудничать. Это всё кромешный ужас. Такого рода записи время от времени попадают публике. И тут надо сказать — видимо, это уже профессиональная деформация — но вместо того, чтобы испытывать потрясение от того, что там показывают, испытываешь нехорошее чувство радости от того, что это стало достоянием публики. Потому что вслед за этим приходят, действительно, и проверки, и посадки. ФСИН — очень сажаемая структура.
Максим Курников: Я могу привести пример. Даже начальника колонии посадили ровно за такое же: на камеру снимали сексуальное насилие над заключёнными, и начальник колонии сел.
Екатерина Шульман: Начальники многих колоний, где сидели громкие политзаключённые, мы просто о них больше знаем — колониях, в которых сидел Дадин, в колониях, в которых сидела Надежда Толоконникова — они садятся благополучно. Начальник ФСИН попал под раздачу. Заместитель его. В общем, бюджетные рубли даются им, что называется, недаром.
Так вот. Хотелось бы надеяться, чтобы по итогам этих повторяющихся скандалов люди уже поняли, что не надо этим заниматься и не надо это снимать: это всё равно куда-то попадёт. Насколько я успела сегодня увидеть, руководитель Саратовского Управления ФСИН подал в отставку, что мы само по себе [не?] приветствуем — такой европейский способ реагировать на всякие публичные неприятности, связанные с твоим ведомством. Но проверка, тем не менее, туда выехала.
Максим Курников: Но вы так говорите только о ФСИН, но там, судя по всему, отчёты были и в другие ведомства... судя по тому, что, по крайней мере, пишет…
Екатерина Шульман: Да? До этих других ведомств труднее добраться и общественной реакции, и проверяют они в основном сами себя. Хотя их сотрудники тоже, бывает, попадают. Хотя у них любят другие статьи типа госизмены, но там и сроки тоже другие. Вообще внутриэлитные репрессии отличаются специфической свирепостью. Мы больше справедливо обращаем внимание на те, которые направлены против гражданского общества и СМИ, но знаете, что друг с другом эти люди делают — это не идёт в сравнение с тем, что они делают с посторонними.
Максим Курников: Ну давайте тогда посмотрим, что они делают с коммунистами.
Екатерина Шульман: Вот, совершенно верно. Продолжая наш «календарь репрессий».
Максим Курников: Календарь посадок.
Екатерина Шульман: Пока нет. В этом случае пока не посадок. Пока репрессий, но таких, я бы сказала, верных и достаточно выразительных. Для тех, кто полагал, что системная оппозиция является всего лишь системной и декоративной, что всё это — вывеска, прикрывающая некоторый политический консенсус для отвлечения внимания…
Максим Курников: Самое главное, что они сами иногда так думают.
Екатерина Шульман: Они, судя по всему, продолжали так думать до самого последнего момента. Но теперь, как мы говорили, налившуюся живой кровью электоральной поддержки коммунистическую партию репрессируют уже практически как взрослых. И информационный фон мы видим соответствующий. Я не очень за этим слежу. Но вот те коллеги, которые занимаются медиамониторингом говорят, что там рассказывают, что коммунисты и в особенности московский горком — гнездо крамолы, как мы знаем теперь. Господи, мы как-то особо не различали, кто у них горком, кто у них обком. Теперь выясняется, что всё это важно... В общем, товарищам пора расчехлить своего Ленина и вспомнить свои навыки подпольной работы — коммунисты они или кто?
Валерий Рашкин у нас, насколько я понимаю, считается главным тут экстремистом внутри Коммунистической партии. Задерживают активистов, задерживают депутатов Мосгордумы, присуждают им штрафы. Сколько Енгалычевой дали, 250 тысяч?
Максим Курников: В общем, 150, по-моему, тысяч. В общем, сотни тысяч рублей.
Екатерина Шульман: Штрафы вполне серьёзные. Избранного депутата задерживают в метро. Блокируют приёмную вице-спикера Государственной думы, первого вице-спикера, который, судя по всему, и останется первым вице-спикером. Фракция КПРФ в Мосгордуме покидает заседание в знак протеста против этого всего безобразия. Опять же, помощников задерживают депутатских.
И в результате всего этого Геннадий Андреевич Зюганов пишет открытое письмо президенту Российской Федерации. По-моему, в письме он выражает в основном поддержку, но при этом печалится по поводу некоторых вещей, в частности, трёхдневного голосования и его удивительных последствий, и также электронного голосования, о котором мы тоже много говорили.
Максим Курников: Если позволите, я всё-таки вставлю вопрос от нашей слушательницы: «Позиция руководства КПРФ сдвинулась из понятно провластной в непонятно двоякую. Вроде и недовольны результатами выборов, а вроде всё в порядке. Это спектакль? Или пролог к расколу элит?»
Екатерина Шульман: Боже мой! По крайней мере, коммунистических элит. Раскол красных элит — как это звучит!
Смотрите... То, что происходит с КПРФ,— не является неожиданным. Мало вообще неожиданностей в тех процессах, которые отличаются континуальностью, то бишь последовательностью и длительностью. КПРФ уже довольно давно испытывает давление с двух сторон. С одной стороны — сверху — есть руководство партии, у которого есть договорённости с нашими политическими верхами, управленцами. Договорённость состоит в том, что КПРФ сидит на своей электоральной делянке, не собирает сильно меньше, не собирает сильно больше. В Думе голосует на самом деле более-менее, как хочет. Мы видели много принципиальных вопросов, по которым КПРФ голосовала против, и поправки конституционные они не поддержали и бюджеты они не поддерживают. И некоторое количество законов, по крайней мере, не участвуют в голосовании. Но они не радикализуются и не увеличивают свое представительство. Это с одной стороны. Эти договорённости выгодны, как вы понимаете, партийной верхушке, говоря тем же советским языком. А есть — активисты, особенно региональные, которые хотят избираться куда-нибудь и которые чувствуют, что у них есть такая возможность, потому что они пользуются поддержкой. Поддержка эта тоже происходит из двух источников. С одной стороны, КПРФ воспринимается как оппозиционная сила. И вот эти последние события, конечно, уверят избирателей и дальше, что, действительно, это всё не шутки, что это не декоративная оппозиция, а настоящая оппозиция. (Как те, кто говорили, что Навальный — проект Кремля, заткнулись, когда он сел). Те, кто говорили, что коммунисты — игрушечная оппозиция, через некоторое время усомнятся в своей позиции, когда они увидят, что с ними тут такое происходит, и что дальше будет происходить.
Максим Курников: Когда пришли за коммунистами.
Екатерина Шульман: Когда за коммунистами действительно-таки пришли. Только не в начале процесса, как в известной фразе, которую мы, собственно, с вами цитируем, а где-то уже ближе к его концу. Это с одной стороны.
С другой стороны, молодёжь действительно у нас, как и во всём мире, отличается некоторой левизной: идеалы справедливости, справедливого распределения, борьбы с неравенством ей близки.
Максим Курников: Детская болезнь левизны.
Екатерина Шульман: Поэтому многие молодые люди совершенно не делают над собой никакого усилия, так или иначе сочувствуя этим коммунистам, которые в регионах не похожи на Геннадия Андреевича Зюганова практически ничем.
Коммунистическая партия, как и вся Российская Федерация, переживает ровно то же турбулентное время: пожилой лидер, большое наследство, будущий транзит... как-то надо передавать руководство, есть за что подраться, есть что поделить. Есть разные крылья и фланги внутри этой структуры, у каждого — свой взгляд на то, куда партия должна идти.
Понимаете, КПРФ — действительно настоящая партия. У неё есть все признаки партийности, как то: региональная структура, настоящие люди — как члены партии, так и волонтеры, — общая, но при этом узнаваемая, идеология и лидер с федеральной известностью. Вот признаки партии. (Кстати, этим признакам, кроме Коммунистической партии, отвечали только структуры Навального. Потому что остальные партии могут похвастаться частью из этого: у кого-то лидер узнаваемый, но региональной структуры толком нет; у кого-то нету идеологии и ничего такого, что могло бы привлечь новых или удержать старых избирателей. Всем этим признакам одновременно отвечали штабы Навального, которые по этой причине, я подозреваю, и уничтожены). И Коммунистическая партия, уничтожить которую таким способом будет труднее. Потому что она гораздо более укоренена в нашем политическом пространстве.
Максим Курников: Мы продолжаем говорить с Екатериной Шульман. И на всякий случай я скажу, что мы очень хотим вернуть слову «понятия» его светлое первоначальное название, именно поэтому следующая рубрика...Рубрика «По понятиям»31:10 Рубрика «По понятиям»: агент, «иностранный агент»
Максим Курников: Итак, какое понятие сегодня?
Екатерина Шульман: В этой нашей рубрике мы рассматриваем понятия, концепции, идеи. В мире идей, как известно, ничто не умирает, поэтому всё является вечно актуальным.
Наше сегодняшнее понятие тоже более-менее соответствует алфавитному порядку, хотя мы не обещали так уж его придерживаться, как в нашем предыдущем, обычном букварном, этапе.
Мы сегодня поговорим о том, кто такие «агенты», «иностранные агенты». Откуда вообще взялось представление о том, что ́это опасно, откуда взялось представление о том, что с ними нужно бороться. Как и кто, на каком историческом этапе эту борьбу осуществлял.
Кто такие вообще агенты? Тут этимология становится особенно нам важна, поскольку, как мы увидим, применительно к российскому законодательству это выражение «иностранный агент», оно же foreign agent, представляет собой то, что у филологов называется «ложный друг переводчика». Слово «агент» вообще одно из самых многозначных в языке. Он обозначает сразу много разных вещей. В русский оно было заимствовано из немецкого, куда в свою очередь перешло из французского. Корень там, как можно догадаться латинский. Аgere — значит приводить в движение, проводить, гнать, управлять. То есть «агент» — это тот, кто осуществляет действие, практический, в общем, актор. В чём проблема с переводом, почему, собственно, это «ложный друг» переводчика? Дело в том, что в английском языке и вообще в той группе языков, которая заимствовала это понятие из латыни, agent — это тот, кто действует по поручению.
В этом смысле слово «агент» присутствует и в российском законодательстве. В частности, присутствует оно в Гражданском кодексе, где речь идёт ровно о тех агентах, которые уполномочены кем-то (сейчас скажу, кто этот уполномочивающий) для того, чтобы осуществлять какую-то деятельность или, проще говоря, выполнять поручения за деньги.
Представление об агентах как о, собственно, иностранных агентах, как о шпионах, является специфическим явлением русского языка. Появилось оно примерно в XIX веке, хотя уже тогда «агент» чаще всего и преимущественно обозначало «коммерческий агент». Нам с вами важна даже не оценочность этого термина, а эта логическая связка между агентом и принципалом. Принципал — это тот, кто даёт деньги и даёт поручение. В теории управления и частично в политологии эти приципал-агентские отношения исследуются, и говорится даже о такой вещи, как неустранимая патология или парадокс принципал-агентских отношений. В чём она заключается?
Максим Курников: «Кто обедает — тот танцует»?
Екатерина Шульман: А вот и нет. Если бы так всё было просто! Патология принципал-агентских соглашений состоит в том, что у принципала и агента никогда не совпадают цели.
Максим Курников: Ах ты... Наоборот.
Екатерина Шульман: Каждый, кто пытался произвести в своей квартире ремонт, понимает, о чём идет речь. Вот вы принципал. Вы даёте деньги своим агентам: штукатурам, малярам и так далее. Ваша цель состоит в том, чтобы получить пригодное для жизни жильё. Их цель состоит в том, чтобы уложить плитку и получить за это обещанные деньги. Ваши цели не совпадают. Из этого не следует, что они противоречат друг другу. Укладка плитки является частью вашего плана по устройству комфортного жилья. Но эта большая цель является только вашей. Принципал никогда не может полностью агенту её передоверить. Это один из парадоксов в управлении. Когда и если вы будете кем-то руководить, вы с этим столкнётесь. Есть разные способы, как смягчить это противоречие, но полезно помнить, что оно никогда не будет разрешено целиком.
Возвращаясь к иностранным агентам в смысле этих самых вредных иностранных агентов — шпионов. Вообще, почему у человечества появилась идея об опасности чуждого, об опасности соседа, который будет на тебя влиять не как-то хорошо, а наоборот — как-то плохо? Вот, кстати, антропологи, которые исследуют поведение древнего человека, говорят, что происходит всё это из-за микробов: чужие люди из соседних поселений с высокой вероятностью могли принести заразу, новую болезнь, с которой вы были незнакомы.
Поэтому это опасение чужих, которое, кстати говоря, в фольклоре всячески представлено. Ушёл за границу родного поселения, там встретил какое-нибудь чудище. Или попроще, на более бытовом уровне: взял себе жену откуда-то издалека, а она оказалась ведьмой или злой мачехой, стала обижать твоих детей. Вот это, как считается, первоначальное представление не совсем рациональное о том, что лучше со своими иметь дело, потому что это уже знакомая микробная среда.
Кстати, есть всякие забавные исследования, которые связывают боязнь микробов и вообще всякие обсессивно-компульсивные страхи с консерватизмом в политическом смысле. То есть те люди, которые больше бояться заразиться, с большей вероятностью будут консерваторы. По этой логике, если её продолжать, 2020-21 годы должны были всех нас сделать выдающимися консерваторами.
Человечество всегда беспокоилось по поводу того, что другие страны им навредят. В основном это беспокойство было связано с войной. Потому что в рамках гоббсового естественного состояния человека страны между собой воевали. Поэтому, когда мы начинаем видеть начиная ещё с античности всякие опасения того, что иностранные лазутчики не просто прокрадутся и украдут вашу военную тайну, но ещё и повлияют разлагающе на ваше войско,— то мы это видим с очень ранних времен, и это всегда происходит в контексте войны.
Когда войны стали реже, приходилось говорить, что сейчас-то мы, может, и не воюем с этим соседом, но всё равно он когда-нибудь завтра будет с нами воевать, а за это время он нас морально развратит и сделает нас неспособными с какому-то активному сопротивлению. Сказать, что это какая-то особенная вещь, свойственная, например, тираниям или даже монархиям, или вообще авторитарным формам правления, нельзя. Самые разные страны за себя беспокоились. Когда произошла Великая французская революция, то там, как вы помните, «золото Питта» пресловутое и вообще зловещее влияние Англии занимало очень большое место и в пропаганде, и в практической французской политике. Точно так же опасались Австрии, которая должна была и, в общем, готовила вторжение с целью спасения французской королевской семьи, когда ещё можно было её спасти. Собственно, почему головы-то им отрубили, в чём их обвиняли? Именно в этом: в сговоре с иностранцами.
Переходя плавно к нашей последующей рубрике, скажем, что какие-то законодательные акты, которые таким образом ограничивают не просто в рамках традиционного шпионажа и госизмены, но в рамках более интеллектуального уровня ограничивают общение граждан одной страны с другими странами, стали появляться довольно рано.
В Новое время это накладывалось ещё на разницу религий. Ну, например, мы только что сказали, что французы опасались англичан, что они их всех купят и развратят, англичане не меньше опасались католических стран и своих внутренних католиков. Очень долго лишали их гражданских и политических прав именно в опасении, что они не будут слушаться своего национального лидера, а подчиняются какому-то своему римскому папе. Другая религия — это «микробы» Нового времени. Тогда стали бояться уже этого.
Когда религиозная составляющая более-менее побледнела и люди перестали до такой степени беспокоиться, что их обратят в чужую веру, тут-то как раз подоспел XX век с его огромными массовыми военными операциями. И довольно большое количество того законодательства, которое пыталось этих иностранных агентов излавливать, базировалась на том, что мы либо сейчас воюем, либо вчера воевали и завтра, наверное, тоже будем воевать.
Таким образом, мы с вами можем логически перейти к следующей рубрике.
Максим Курников: Надо сказать, что однажды Екатерина Шульман пообещала в этой программе, что отдельно поговорит об американском законе, который известен как FARA, закон об иностранных агентах. И вот этот час настал.Рубрика «Отцы: великие теоретики и практики»39:35 Отцы: FARA и Джон МакКормак
Екатерина Шульман: «Отец» у нас сегодня, как уже был спойлер, отец у нас сегодня коллективный. Это законодательный акт, и те люди, которые его писали и продвигали. Мы не будем этому знаменитому закону FARA приписывать какого-то одного отца, хотя об одном политическом деятеле мы в связи с ним поговорим.
Что нам тут важно понимать? Что такое FARA? Foreign Agents Registration Act — закон о регистрации иностранных агентов. Он был принят в США в 1938 году. Был радикально реформирован в 1960-е годы. Благополучно действует до сих пор. По нему необходимо регистрироваться в соответствующем реестре Американского министерства юстиции.
Тем, кто… А вот дальше... К тем, кто… Нам важно понять, в чём радикальное отличие между американским законодательством и российским законодательством в этой области.
Прежде мы скажем вот что. Из того, что в США имеется какой-нибудь закон, совершенно не следует, что нам нужно его тоже себе скопировать. Американское законодательство во многом своеобразно. Там даже смертная казнь есть на уровне некоторых штатов. Там сроки в судебном приговоре не поглощаются, как у нас, а суммируются. Президента они выбирают не напрямую. Так что давайте не будем заниматься этим низкопоклонством, карго-культом и прочим бессмысленным копированием.
Максим Курников: Обезьянничанием.
Екатерина Шульман: Вот-вот, обезьянничанием перед Западом. Совершенно не всё в американской правовой системе достойно заимствования хоть кем-нибудь. Тем не менее, говоря о законе FARA в его нынешней версии, давайте вспомним, откуда он взялся. Он появился в 1938 году в рамках подготовки к очередной мировой войне. Он был направлен против пропаганды нацистской и большевистской, как это тогда называлось.
Когда мы вам обещали сказать об одном из его отцов, мы имели в виду следующего выдающегося американского политического деятели по имени Джон МакКормак, демократ, который избирался в Конгресс с 1928 по 1971 год...
Максим Курников: На секундочку.
Екатерина Шульман: Это, кстати, тоже характерное для парламентской американской практики явление…
Максим Курников: Рептилоид.
Екатерина Шульман: Ну, зачем же так сразу? При советской власти это называлось «От Ильича до Ильича без инфаркта и паралича». Так вот, те люди, которым это удавалось при советской власти — сущие дети по сравнению с этим довольно распространённым типажом американского конгрессмена, который выбирается десятилетиями, живёт чрезвычайно долго. 89 лет прожил МакКормак. Нынче они ещё дольше живут. Раньше 95-ти уже вообще никто даже не собирается помирать. И вот занимает своё почётное место в Конгрессе.
Что интересно в политической судьбе этого человека? Он представлял в 1938 году этот закон FARA. И в том же самом 38-м году он стал председателем тогда временной комиссии по борьбе с подрывной американской пропагандой. Это та самая комиссия, которая потом стала постоянной и, уйдя из рук МакКормака, перешла в руки гораздо более известного своего председателя Джозефа Маккарти. И далее её деятельность представляла собой выразительный образец политического безумия. Это было максимальное в американской истории приближение к тому, что случилось с Конвентом при Робеспьере, когда внутри парламента появляется некий орган, который сжирает всё вокруг себя.
Максим Курников: Знаменитый маккартизм, «охота на ведьм» и всё прочее.
Екатерина Шульман: Да-да, совершенно верно. Которая ограничивалась не только ловлей вредных евреев в Голливуде, потому что считалось, что все евреи — коммунисты (по какой-то причине), но и на самом деле там были списки каких-то 350 работников Госдепа, которые тоже у них с красными симпатиями.
Но к нашему герою это никакого отношения не имеет. Он в 38-м году только ещё начинал свою карьеру, а венца своего он достиг в конце 1960-х — начале 1970-х годов, когда он был спикером, председателем палаты представителей. И вот тогда закон FARA радиально был переписан и изменён при участии своего первоначального актора.
Максим Курников: Чтобы наказывать своих?
Екатерина Шульман: Не совсем так. К вопросу об изменениях и о принципиальных различиях. Мы с вами тоже, может быть, дождёмся. Не пройдёт и 40 лет, может быть, нынешние юные и ещё неопытные авторы этого законодательства будет переписывать его в духе соблюдения прав человека.
Закон FARA в центре своём, в смысловой своей
Максим Курников: Как всегда, во вторник вечером Екатерина Шульман и Максим Курников в студии. Здравствуйте, Екатерина Михайловна.
Екатерина Шульман: Добрый вечер!
Максим Курников: И мы в 21:05 сразу, без какой бы то ни было подготовки прыгаем в первую рубрику.Рубрика «Не новости, но события»02:55 Рубрика «Не новости, но события»
Максим Курников: Тем более, что их, как всегда, немало.
Екатерина Шульман: Мало их у нас никогда не бывает. Прежде чем мы приступим к нашим основным темам, о которых мы будем говорить, хочется сказать вот что. Выборы прошли — турбулентность сохранилась. Если мы будем рассматривать происходящее в более широком поствыборном и одновременно предвыборном контексте, то нас это не до такой степени удивит. С одной стороны, у нас вроде бы распределились —более-менее окончательно — мандаты депутатов Государственной думы. Одновременно начали меняться опять губернаторы: два, по-моему, губернатора у нас за прошедшую неделю сменились. Мы подробно останавливаться на этом не будем. Просто скажем, что неправильно рассматривать нынешний период как поствыборный из-за того, что одни выборы закончились, т. к. большой выборный цикл продолжается. В общем, вплоть до 2024 года покоя нам не будет. Соответственно, меньше материала для рассмотрения исследований у нас тоже не ожидается.
Также некоторое количество репрессивных активностей можно отнести к тому, что у экономистов называется «отложенным спросом». Гражданам кажется, что никакой паузы перед выборами не было, продолжали всех потихонечку (или даже не потихонечку) репрессировать, а на самом деле, с точки зрения самих исполнителей, некоторое количество вещей они приберегали для того, чтобы не портить предвыборную картинку, для того, чтобы не перебивать основные сообщения в информационном поле.
Максим Курников: То есть перед выборами это ещё они себя сдерживали?
Екатерина Шульман: Некоторые вещи были отложены. Теперь выборы окончены, можно это отложенное всё-таки реализовать. В частности, изумительное увеличение числа иностранных агентов, которое у нас сразу после выборов случилось, очевидным образом связано именно с этим. Это практически все люди, так или иначе связанные с ассоциацией «Голос» (которую российские власти признают иноагентом), с движением наблюдателей. То есть в отместку или, так сказать, в награду за то, что ими было сделано во время выборной кампании, очень большое количество и физических лиц попали в эти списки, и СМИ крупные, значимые — «Медиазона»(признано иноагентом) и любимая наша организация ОВД-Инфо(признано иноагентом), которую мы с вами называли многократно и ещё раз назовём в эфире «Министерством внутренних дел здорового человека».
Эти структуры продолжают функционировать, хотя, как мы с вами ещё будем иметь случай сказать, статус иностранного агента функционированию этому, мягко говоря, не способствует и в ряде случаев затрудняет его почти до невозможности. Тем не менее,— поддержка наша тем, кто приносит пользу гражданам Российской Федерации. Мы будем продолжать помогать им, насколько это в наших силах.
Теперь к нашим большим сюжетам. Собственно, это тоже была часть нашего большого сюжета.
Максим Курников: Большой сюжет — большой бюджет. А?
Екатерина Шульман: Красиво. Действительно. Как я сказала, Государственная дума более-менее определилась со своим составом, хотя надо сказать, что «старожилы не припомнят» (главная функция старожилов — не припоминать)... вот я в роли старожила не припомню, чтобы так долго люди не могли определиться, кто из них всё-таки пойдет в Думу, а кто из нихв Думу не пойдёт. Эта неопределённость касается в значительной степени основной нашей, самой крупной фракции «Eдинoй Poccии». Там эти мандаты перебрасывают друг другу просто как горячую картошку. Потому что некоторые люди, например, не хотят становиться депутатами. А некоторые люди, наоборот, депутатами становиться очень хотят, но обнаружили себя в составе той региональной группы, которая не так много набрала, как ожидала. Поэтому приходится отстреливать впереди стоящих — гуманно отстреливать, в духе нашего времени, предлагая им альтернативные варианты занятости — для того, чтобы тот или иной номер 4-й или номер 6-й в региональном списке попал всё-таки в парламент и там выполнял свои незаменимые совершенно законотворческие функции.
Тем не менее. Президент издал указ: 12 октября будет первое заседание новой Государственной думы, оно будет посвящено организационным вопросам. Выберут спикера, заместителей председателей вице-спикеров, сформируют комитеты и выберут председателей комитетов.
Максим Курников: То есть сюрпризов не ждём?
Екатерина Шульман: Ну как вам сказать? Мы ожидаем увеличение числа комитетов. Во-первых, стало больше фракций. Во-вторых, много уважаемых людей, как обычно в Государственной думе, и многие из них хотят если не председательское кресло, то хотя бы заместительское. А надо сказать, что VII созыв, прошедший, в этом смысле был созывом жестокой экономии. Число комитетов достигло исторического минимума. Если мы посмотрим все предыдущие созывы Государственной думы, то в 7-м было их меньше всего. Какие-то были слиты, какие-то были вообще уничтожены, их тематика отдана другим комитетам. Сейчас ожидается, что их всё-таки прибавится. Называют цифру 32 комитета. Всякие уж совсем интимные подробности внутренней жизни фракции «Eдинaя Poccия» мы обсуждать не будем, кого они там выбрали себе председателем, кого заместителем, как распределены их фракционные группы. Единственное, что скажем — кажется, одномандатники некоторые, которые были самовыдвиженцами, попросились в состав в фракций. Из этого следует, что обсуждавшаяся некоторое время назад идея возрождения депутатских групп внутри Государственной думы — была такая форма до 4-го созыва, можно было депутатам (в основном одномандатники этим пользовались) образовывать группы, что повышало думское разнообразие…
Максим Курников: Группа «Регионы России».
Екатерина Шульман: «Регионы России», «Народный депутат»... старожилы припоминают и такое... Так вот, были некоторые мысли на эту тему, что раз у нас тут разнообразнее всё, то, может, давайте какую-нибудь группу учредим. Но видимо, решили не мудрить, а загнать всех в суперфракцию. Это послужит и некой пропагандистской цели — как замазывание того факта, что фракция всё-таки уменьшилась по отношению к прошлым созывам, и чтобы это не выглядело так грустно, сделать её достаточно большой если не за счёт собственных кадров, то за счёт привлечённых бывших самовыдвиженцев.
Итак, чем будет заниматься Государственная дума, как только она соберётся и решит свои оргвопросы? Вообще, осенняя сессия — это всегда сессия «бюджетная». Весенняя — длинная, полная депутатского творчества и разнообразия. Осенняя — короткая, правительственная и бюджетная. Основное занятие Государственной думы в это время — рассмотрение бюджета на год и бюджетного плана на 3 года, отчёта об исполнении бюджетов последних лет, и те же самые документы, касающиеся бюджетных фондов — ОМС, Пенсионного фонда и Фонда социального страхования.
Минфин внёс бюджет ещё 30 сентября. Депутатов ещё нет, а бюджет уже есть. И мы уже можем посмотреть его параметры. Это важная тема. Мы каждый год осенью посвящаем ей время. И сейчас, я надеюсь, станет понятно, что не зря, поскольку многие вещи — как ранний осенний снег — на голову сваливаются тем людям, которые не следят за нашими выпусками. Для тех, кто слушает нас постоянно, совершенно ничем неожиданным это не является.
Максим Курников: Вы, я напомню, прогнозировали, что все социальные статьи — в первую очередь, на здравоохранение, например — будут сокращаться. Мы ещё тогда недоумевали: Как же так? У нас ковид — а как же мы сокращаем?
Екатерина Шульман: Вы знаете, я не то чтобы это прогнозировала. Тут большого ума не надо, чтобы это спрогнозировать. Это, собственно, в бюджетных документах написано.
В чём прелесть нашего бюджетного процесса? Вносится проект бюджета на следующий год и бюджетный план на три года, поэтому можно посмотреть, чего Минфин задумал. В принципе, «что было задумано, то исполнится в срок», как в известной песне. Минфин свои обещания более-менее выполняет, хотя и с некоторыми колебаниями, о которых сейчас тоже немножко скажем.
Мы действительно, говорили, что все социальные статьи, в том числе здравоохранение, как ни странно, ожидает совершенно выдающееся снижение. То снижение, что сейчас будет в 2022 году — это ещё цветочки по сравнению с планируемым снижением в 2023 году.
Чего хочет Минфин? Минфин хочет выйти из ситуации бюджетного дефицита, в который Российская Федерация попала из-за снижения цен на энергоносители, и хочет следующие бюджеты свёрстывать уже с профицитом. И судя по всему, у них это получается. Ценой этой бюджетной, так сказать, аккуратности является фактически секвестр. То, что они задумали в 2020 году, продолжают осуществлять в 2021 и планируют на 2022-23,— это, конечно, секвестр. Всё, что касается здравоохранения, 2021-22 — это снижение на 10%, а 2023 год — это снижение на 17% госпрограммы развития здравоохранения. Так что если судить по этим параметрам, то, действительно, у нас уже все выздоровели. Как у Гоголя: «У нас все больные как мухи выздоравливают». Может быть, кстати, по этой причине ни в каких дополнительных расходах они, собственно, уже не нуждаются, или, может быть, нуждаются в тех расходах, которые идут не по статье здравоохранение.
Максим Курников: Силовики нуждаются — вот кто нуждается.
Екатерина Шульман: Вот. Совершенно верно. Это тоже, мягко говоря, не новость.
Вообще расходы нашего бюджета стоят на трёх больших столпах. Это социальные расходы, основные из них — это пенсии. Это расходы на оборону и национальную безопасность (объединяем их вместе, хотя статьи это разные). И это то, что называется статья «национальная экономика», которая большей частью состоит из трансфертов бюджетам регионов. Вот эти три у нас таких колонны.
Из них та колонна, которая «социальные расходы» — становится у́же и более хрупкой, или более стройной, если хотите. А та, которая «национальная безопасность»,— наоборот, расширяется до такой здоровой, слоновьей ноги. Что касается расходов на оборону: я обратила внимание, что некоторое количество алармистских, не побоюсь этого слова, заголовков сообщают нам, что расходы на оборону превысили расходы на национальную экономику. На самом деле с расходами на оборону происходит то же поэтапное — более плавное, чем с социальными статьями, но поэтапное —снижение. И в этом смысле Минфин продолжает действовать по заявленной программе.
Более того, если вы помните наши прошлогодние выпуски — как раз того же октября ровно год назад — то мы там говорили, что даже Алексей Леонидович Кудрин, который в своё время покинул правительство Дмитрия Анатольевича Медведева из-за своего несогласия с повышением расходов на оборону, в прошлом 2020 году заявлял, что «я сейчас буду лоббировать интересы Минобороны, потому что столько, сколько мы тратим,— это мало».
Максим Курников: Это мало по сравнению с другими силовиками, судя по всему.
Екатерина Шульман: Счётная палата считает разумной долей. Там, насколько я помню, речь идёт о 2,6% от ВВП, вот столько эти военные расходы составляют. Но поскольку расходы на эту национальную экономику действительно несколько снизились, то получается, что расходы на оборону встали на второе место. Тем не менее, у нас в 2020 году был выдающийся минимум в этих расходов с 2011-го года. А сейчас немножко они подросли, но никакого «роста расходов на оборону» у нас не наблюдается.
Где есть рост, где есть, что ловить, если вы заинтересованы в ловле бюджетных денег, что, как показывают последние события, в общем не то чтобы вещь безопасная. Где есть рост? Во-первых, да: расходы на безопасность – рост. Некоторый рост расходов на образование. Вот из всех статей социальных – социальная политика снижается, спорт, физкультура снижаются, здравоохранение снижается, собственно, национальная экономика тоже снижается. А несколько при этом растет образование. Довольно здорово и хорошо растет экология. Тут у нас действительно, видимо, задуманы дополнительные расходы.
Мы в 2020 году предупреждали сферу ЖКХ, что их ждёт обвальное снижение. В 2022 году оно ещё достаточно мягкое, а в 2023 году задумано снижение расходов на эту статью на 43%. Это очень много. Я не понимаю, как там что должно происходить.
Довольно сильно выросли расходы на обслуживание госдолга. Тут надо думать, что это обозначает — внутренний ли это долг или внешний мы стали так дорого обслуживать? И некоторый рост — не сказать, чтобы значительный, но и не сказать, чтобы в пределах статистической погрешности — на раздел СМИ. То есть на обобщённую пропаганду тоже немножко нам прибавили.
Всё это богачество, вся эта красота рассчитана из условия 4-процентной инфляции, что любому человеку, покупавшему помидоры в последнее время, может показаться оптимистичным. И ЦБ считает, что в пределах 2022-23 года у нас 72–74 рубля будет стоить доллар. Вот так выглядит в представлении нашего главного регулятора и одновременно наших финансовых властей бюджет на 2022 год.
Максим Курников: Пару слов о бюджете ещё?
Екатерина Шульман: Буквально одна фраза. Мы с вами частично уже сказали о том, что бюджетные деньги, так привлекательные для многих сограждан, несут в себе разные опасности. Нам пытаются говорить, что не нужно брать деньги у иностранных источников — может быть, действительно не нужно. Но никакой статус иностранного агента не сравнится по опасности для жизни и здоровья с тем, что происходит с людьми, которые попали под проверку государственных денег. В частности, эти расходы на образование, которые собираются у нас расти в обозримом бюджетном периоде. Те люди, которые в прошлом пытались к этим расходам иметь какое-то отношение, в общем,— кто-то скрывается от правосудия, а кто-то даже скрыться уже и не успел…
Максим Курников: Неизвестно, что хуже: стать иностранным агентом или работать с государством?
Екатерина Шульман: Неизвестно. Бюджетные деньги, как нынче принято выражаться, отличаются «высокой токсичностью». Это тоже полезно помнить. Хорошо, про бюджет мы сказали. Теперь про следующую пачку последствий выборов.
Кстати говоря, о бюджете и о расходах на национальную безопасность: внутри этих постоянно растущих расходов на наши правоохранительные органы есть и расходы на такое ресурсное бюджетное ведомство, как ФСИН, Федеральную службу исполнения наказаний.
Максим Курников: Что им там, на изнасилования не хватает, простите?
Екатерина Шульман: Ну что ж вы такие вещи в эфире-то говорите? Мы сообщали уже в наших предыдущих выпусках, что мы — одни из чемпионов среди развитых стран по объёму расходов на нашу пенитенциарную систему. Она у нас дорогая. ФСИН у нас много денег получает. При этом мы на последнем месте среди тех же развитых стран по душевым расходам на одного заключённого. То есть мы тратим деньги не на заключённых, а на тюремщиков: тюремщики у нас дорогие, заключённые у нас дешёвые.
При этом систему ФСИН сотрясают непрерывные скандалы. В том числе, о чём вы сейчас триггерным образом упомянули. Действительно, новая партия видеозаписей стала достоянием общественности. Там демонстрируется, как в саратовских колониях так называемый актив работает с заключёнными, разными способами убеждая их сотрудничать. Это всё кромешный ужас. Такого рода записи время от времени попадают публике. И тут надо сказать — видимо, это уже профессиональная деформация — но вместо того, чтобы испытывать потрясение от того, что там показывают, испытываешь нехорошее чувство радости от того, что это стало достоянием публики. Потому что вслед за этим приходят, действительно, и проверки, и посадки. ФСИН — очень сажаемая структура.
Максим Курников: Я могу привести пример. Даже начальника колонии посадили ровно за такое же: на камеру снимали сексуальное насилие над заключёнными, и начальник колонии сел.
Екатерина Шульман: Начальники многих колоний, где сидели громкие политзаключённые, мы просто о них больше знаем — колониях, в которых сидел Дадин, в колониях, в которых сидела Надежда Толоконникова — они садятся благополучно. Начальник ФСИН попал под раздачу. Заместитель его. В общем, бюджетные рубли даются им, что называется, недаром.
Так вот. Хотелось бы надеяться, чтобы по итогам этих повторяющихся скандалов люди уже поняли, что не надо этим заниматься и не надо это снимать: это всё равно куда-то попадёт. Насколько я успела сегодня увидеть, руководитель Саратовского Управления ФСИН подал в отставку, что мы само по себе [не?] приветствуем — такой европейский способ реагировать на всякие публичные неприятности, связанные с твоим ведомством. Но проверка, тем не менее, туда выехала.
Максим Курников: Но вы так говорите только о ФСИН, но там, судя по всему, отчёты были и в другие ведомства... судя по тому, что, по крайней мере, пишет…
Екатерина Шульман: Да? До этих других ведомств труднее добраться и общественной реакции, и проверяют они в основном сами себя. Хотя их сотрудники тоже, бывает, попадают. Хотя у них любят другие статьи типа госизмены, но там и сроки тоже другие. Вообще внутриэлитные репрессии отличаются специфической свирепостью. Мы больше справедливо обращаем внимание на те, которые направлены против гражданского общества и СМИ, но знаете, что друг с другом эти люди делают — это не идёт в сравнение с тем, что они делают с посторонними.
Максим Курников: Ну давайте тогда посмотрим, что они делают с коммунистами.
Екатерина Шульман: Вот, совершенно верно. Продолжая наш «календарь репрессий».
Максим Курников: Календарь посадок.
Екатерина Шульман: Пока нет. В этом случае пока не посадок. Пока репрессий, но таких, я бы сказала, верных и достаточно выразительных. Для тех, кто полагал, что системная оппозиция является всего лишь системной и декоративной, что всё это — вывеска, прикрывающая некоторый политический консенсус для отвлечения внимания…
Максим Курников: Самое главное, что они сами иногда так думают.
Екатерина Шульман: Они, судя по всему, продолжали так думать до самого последнего момента. Но теперь, как мы говорили, налившуюся живой кровью электоральной поддержки коммунистическую партию репрессируют уже практически как взрослых. И информационный фон мы видим соответствующий. Я не очень за этим слежу. Но вот те коллеги, которые занимаются медиамониторингом говорят, что там рассказывают, что коммунисты и в особенности московский горком — гнездо крамолы, как мы знаем теперь. Господи, мы как-то особо не различали, кто у них горком, кто у них обком. Теперь выясняется, что всё это важно... В общем, товарищам пора расчехлить своего Ленина и вспомнить свои навыки подпольной работы — коммунисты они или кто?
Валерий Рашкин у нас, насколько я понимаю, считается главным тут экстремистом внутри Коммунистической партии. Задерживают активистов, задерживают депутатов Мосгордумы, присуждают им штрафы. Сколько Енгалычевой дали, 250 тысяч?
Максим Курников: В общем, 150, по-моему, тысяч. В общем, сотни тысяч рублей.
Екатерина Шульман: Штрафы вполне серьёзные. Избранного депутата задерживают в метро. Блокируют приёмную вице-спикера Государственной думы, первого вице-спикера, который, судя по всему, и останется первым вице-спикером. Фракция КПРФ в Мосгордуме покидает заседание в знак протеста против этого всего безобразия. Опять же, помощников задерживают депутатских.
И в результате всего этого Геннадий Андреевич Зюганов пишет открытое письмо президенту Российской Федерации. По-моему, в письме он выражает в основном поддержку, но при этом печалится по поводу некоторых вещей, в частности, трёхдневного голосования и его удивительных последствий, и также электронного голосования, о котором мы тоже много говорили.
Максим Курников: Если позволите, я всё-таки вставлю вопрос от нашей слушательницы: «Позиция руководства КПРФ сдвинулась из понятно провластной в непонятно двоякую. Вроде и недовольны результатами выборов, а вроде всё в порядке. Это спектакль? Или пролог к расколу элит?»
Екатерина Шульман: Боже мой! По крайней мере, коммунистических элит. Раскол красных элит — как это звучит!
Смотрите... То, что происходит с КПРФ,— не является неожиданным. Мало вообще неожиданностей в тех процессах, которые отличаются континуальностью, то бишь последовательностью и длительностью. КПРФ уже довольно давно испытывает давление с двух сторон. С одной стороны — сверху — есть руководство партии, у которого есть договорённости с нашими политическими верхами, управленцами. Договорённость состоит в том, что КПРФ сидит на своей электоральной делянке, не собирает сильно меньше, не собирает сильно больше. В Думе голосует на самом деле более-менее, как хочет. Мы видели много принципиальных вопросов, по которым КПРФ голосовала против, и поправки конституционные они не поддержали и бюджеты они не поддерживают. И некоторое количество законов, по крайней мере, не участвуют в голосовании. Но они не радикализуются и не увеличивают свое представительство. Это с одной стороны. Эти договорённости выгодны, как вы понимаете, партийной верхушке, говоря тем же советским языком. А есть — активисты, особенно региональные, которые хотят избираться куда-нибудь и которые чувствуют, что у них есть такая возможность, потому что они пользуются поддержкой. Поддержка эта тоже происходит из двух источников. С одной стороны, КПРФ воспринимается как оппозиционная сила. И вот эти последние события, конечно, уверят избирателей и дальше, что, действительно, это всё не шутки, что это не декоративная оппозиция, а настоящая оппозиция. (Как те, кто говорили, что Навальный — проект Кремля, заткнулись, когда он сел). Те, кто говорили, что коммунисты — игрушечная оппозиция, через некоторое время усомнятся в своей позиции, когда они увидят, что с ними тут такое происходит, и что дальше будет происходить.
Максим Курников: Когда пришли за коммунистами.
Екатерина Шульман: Когда за коммунистами действительно-таки пришли. Только не в начале процесса, как в известной фразе, которую мы, собственно, с вами цитируем, а где-то уже ближе к его концу. Это с одной стороны.
С другой стороны, молодёжь действительно у нас, как и во всём мире, отличается некоторой левизной: идеалы справедливости, справедливого распределения, борьбы с неравенством ей близки.
Максим Курников: Детская болезнь левизны.
Екатерина Шульман: Поэтому многие молодые люди совершенно не делают над собой никакого усилия, так или иначе сочувствуя этим коммунистам, которые в регионах не похожи на Геннадия Андреевича Зюганова практически ничем.
Коммунистическая партия, как и вся Российская Федерация, переживает ровно то же турбулентное время: пожилой лидер, большое наследство, будущий транзит... как-то надо передавать руководство, есть за что подраться, есть что поделить. Есть разные крылья и фланги внутри этой структуры, у каждого — свой взгляд на то, куда партия должна идти.
Понимаете, КПРФ — действительно настоящая партия. У неё есть все признаки партийности, как то: региональная структура, настоящие люди — как члены партии, так и волонтеры, — общая, но при этом узнаваемая, идеология и лидер с федеральной известностью. Вот признаки партии. (Кстати, этим признакам, кроме Коммунистической партии, отвечали только структуры Навального. Потому что остальные партии могут похвастаться частью из этого: у кого-то лидер узнаваемый, но региональной структуры толком нет; у кого-то нету идеологии и ничего такого, что могло бы привлечь новых или удержать старых избирателей. Всем этим признакам одновременно отвечали штабы Навального, которые по этой причине, я подозреваю, и уничтожены). И Коммунистическая партия, уничтожить которую таким способом будет труднее. Потому что она гораздо более укоренена в нашем политическом пространстве.
Максим Курников: Мы продолжаем говорить с Екатериной Шульман. И на всякий случай я скажу, что мы очень хотим вернуть слову «понятия» его светлое первоначальное название, именно поэтому следующая рубрика...Рубрика «По понятиям»31:10 Рубрика «По понятиям»: агент, «иностранный агент»
Максим Курников: Итак, какое понятие сегодня?
Екатерина Шульман: В этой нашей рубрике мы рассматриваем понятия, концепции, идеи. В мире идей, как известно, ничто не умирает, поэтому всё является вечно актуальным.
Наше сегодняшнее понятие тоже более-менее соответствует алфавитному порядку, хотя мы не обещали так уж его придерживаться, как в нашем предыдущем, обычном букварном, этапе.
Мы сегодня поговорим о том, кто такие «агенты», «иностранные агенты». Откуда вообще взялось представление о том, что ́это опасно, откуда взялось представление о том, что с ними нужно бороться. Как и кто, на каком историческом этапе эту борьбу осуществлял.
Кто такие вообще агенты? Тут этимология становится особенно нам важна, поскольку, как мы увидим, применительно к российскому законодательству это выражение «иностранный агент», оно же foreign agent, представляет собой то, что у филологов называется «ложный друг переводчика». Слово «агент» вообще одно из самых многозначных в языке. Он обозначает сразу много разных вещей. В русский оно было заимствовано из немецкого, куда в свою очередь перешло из французского. Корень там, как можно догадаться латинский. Аgere — значит приводить в движение, проводить, гнать, управлять. То есть «агент» — это тот, кто осуществляет действие, практический, в общем, актор. В чём проблема с переводом, почему, собственно, это «ложный друг» переводчика? Дело в том, что в английском языке и вообще в той группе языков, которая заимствовала это понятие из латыни, agent — это тот, кто действует по поручению.
В этом смысле слово «агент» присутствует и в российском законодательстве. В частности, присутствует оно в Гражданском кодексе, где речь идёт ровно о тех агентах, которые уполномочены кем-то (сейчас скажу, кто этот уполномочивающий) для того, чтобы осуществлять какую-то деятельность или, проще говоря, выполнять поручения за деньги.
Представление об агентах как о, собственно, иностранных агентах, как о шпионах, является специфическим явлением русского языка. Появилось оно примерно в XIX веке, хотя уже тогда «агент» чаще всего и преимущественно обозначало «коммерческий агент». Нам с вами важна даже не оценочность этого термина, а эта логическая связка между агентом и принципалом. Принципал — это тот, кто даёт деньги и даёт поручение. В теории управления и частично в политологии эти приципал-агентские отношения исследуются, и говорится даже о такой вещи, как неустранимая патология или парадокс принципал-агентских отношений. В чём она заключается?
Максим Курников: «Кто обедает — тот танцует»?
Екатерина Шульман: А вот и нет. Если бы так всё было просто! Патология принципал-агентских соглашений состоит в том, что у принципала и агента никогда не совпадают цели.
Максим Курников: Ах ты... Наоборот.
Екатерина Шульман: Каждый, кто пытался произвести в своей квартире ремонт, понимает, о чём идет речь. Вот вы принципал. Вы даёте деньги своим агентам: штукатурам, малярам и так далее. Ваша цель состоит в том, чтобы получить пригодное для жизни жильё. Их цель состоит в том, чтобы уложить плитку и получить за это обещанные деньги. Ваши цели не совпадают. Из этого не следует, что они противоречат друг другу. Укладка плитки является частью вашего плана по устройству комфортного жилья. Но эта большая цель является только вашей. Принципал никогда не может полностью агенту её передоверить. Это один из парадоксов в управлении. Когда и если вы будете кем-то руководить, вы с этим столкнётесь. Есть разные способы, как смягчить это противоречие, но полезно помнить, что оно никогда не будет разрешено целиком.
Возвращаясь к иностранным агентам в смысле этих самых вредных иностранных агентов — шпионов. Вообще, почему у человечества появилась идея об опасности чуждого, об опасности соседа, который будет на тебя влиять не как-то хорошо, а наоборот — как-то плохо? Вот, кстати, антропологи, которые исследуют поведение древнего человека, говорят, что происходит всё это из-за микробов: чужие люди из соседних поселений с высокой вероятностью могли принести заразу, новую болезнь, с которой вы были незнакомы.
Поэтому это опасение чужих, которое, кстати говоря, в фольклоре всячески представлено. Ушёл за границу родного поселения, там встретил какое-нибудь чудище. Или попроще, на более бытовом уровне: взял себе жену откуда-то издалека, а она оказалась ведьмой или злой мачехой, стала обижать твоих детей. Вот это, как считается, первоначальное представление не совсем рациональное о том, что лучше со своими иметь дело, потому что это уже знакомая микробная среда.
Кстати, есть всякие забавные исследования, которые связывают боязнь микробов и вообще всякие обсессивно-компульсивные страхи с консерватизмом в политическом смысле. То есть те люди, которые больше бояться заразиться, с большей вероятностью будут консерваторы. По этой логике, если её продолжать, 2020-21 годы должны были всех нас сделать выдающимися консерваторами.
Человечество всегда беспокоилось по поводу того, что другие страны им навредят. В основном это беспокойство было связано с войной. Потому что в рамках гоббсового естественного состояния человека страны между собой воевали. Поэтому, когда мы начинаем видеть начиная ещё с античности всякие опасения того, что иностранные лазутчики не просто прокрадутся и украдут вашу военную тайну, но ещё и повлияют разлагающе на ваше войско,— то мы это видим с очень ранних времен, и это всегда происходит в контексте войны.
Когда войны стали реже, приходилось говорить, что сейчас-то мы, может, и не воюем с этим соседом, но всё равно он когда-нибудь завтра будет с нами воевать, а за это время он нас морально развратит и сделает нас неспособными с какому-то активному сопротивлению. Сказать, что это какая-то особенная вещь, свойственная, например, тираниям или даже монархиям, или вообще авторитарным формам правления, нельзя. Самые разные страны за себя беспокоились. Когда произошла Великая французская революция, то там, как вы помните, «золото Питта» пресловутое и вообще зловещее влияние Англии занимало очень большое место и в пропаганде, и в практической французской политике. Точно так же опасались Австрии, которая должна была и, в общем, готовила вторжение с целью спасения французской королевской семьи, когда ещё можно было её спасти. Собственно, почему головы-то им отрубили, в чём их обвиняли? Именно в этом: в сговоре с иностранцами.
Переходя плавно к нашей последующей рубрике, скажем, что какие-то законодательные акты, которые таким образом ограничивают не просто в рамках традиционного шпионажа и госизмены, но в рамках более интеллектуального уровня ограничивают общение граждан одной страны с другими странами, стали появляться довольно рано.
В Новое время это накладывалось ещё на разницу религий. Ну, например, мы только что сказали, что французы опасались англичан, что они их всех купят и развратят, англичане не меньше опасались католических стран и своих внутренних католиков. Очень долго лишали их гражданских и политических прав именно в опасении, что они не будут слушаться своего национального лидера, а подчиняются какому-то своему римскому папе. Другая религия — это «микробы» Нового времени. Тогда стали бояться уже этого.
Когда религиозная составляющая более-менее побледнела и люди перестали до такой степени беспокоиться, что их обратят в чужую веру, тут-то как раз подоспел XX век с его огромными массовыми военными операциями. И довольно большое количество того законодательства, которое пыталось этих иностранных агентов излавливать, базировалась на том, что мы либо сейчас воюем, либо вчера воевали и завтра, наверное, тоже будем воевать.
Таким образом, мы с вами можем логически перейти к следующей рубрике.
Максим Курников: Надо сказать, что однажды Екатерина Шульман пообещала в этой программе, что отдельно поговорит об американском законе, который известен как FARA, закон об иностранных агентах. И вот этот час настал.Рубрика «Отцы: великие теоретики и практики»39:35 Отцы: FARA и Джон МакКормак
Екатерина Шульман: «Отец» у нас сегодня, как уже был спойлер, отец у нас сегодня коллективный. Это законодательный акт, и те люди, которые его писали и продвигали. Мы не будем этому знаменитому закону FARA приписывать какого-то одного отца, хотя об одном политическом деятеле мы в связи с ним поговорим.
Что нам тут важно понимать? Что такое FARA? Foreign Agents Registration Act — закон о регистрации иностранных агентов. Он был принят в США в 1938 году. Был радикально реформирован в 1960-е годы. Благополучно действует до сих пор. По нему необходимо регистрироваться в соответствующем реестре Американского министерства юстиции.
Тем, кто… А вот дальше... К тем, кто… Нам важно понять, в чём радикальное отличие между американским законодательством и российским законодательством в этой области.
Прежде мы скажем вот что. Из того, что в США имеется какой-нибудь закон, совершенно не следует, что нам нужно его тоже себе скопировать. Американское законодательство во многом своеобразно. Там даже смертная казнь есть на уровне некоторых штатов. Там сроки в судебном приговоре не поглощаются, как у нас, а суммируются. Президента они выбирают не напрямую. Так что давайте не будем заниматься этим низкопоклонством, карго-культом и прочим бессмысленным копированием.
Максим Курников: Обезьянничанием.
Екатерина Шульман: Вот-вот, обезьянничанием перед Западом. Совершенно не всё в американской правовой системе достойно заимствования хоть кем-нибудь. Тем не менее, говоря о законе FARA в его нынешней версии, давайте вспомним, откуда он взялся. Он появился в 1938 году в рамках подготовки к очередной мировой войне. Он был направлен против пропаганды нацистской и большевистской, как это тогда называлось.
Когда мы вам обещали сказать об одном из его отцов, мы имели в виду следующего выдающегося американского политического деятели по имени Джон МакКормак, демократ, который избирался в Конгресс с 1928 по 1971 год...
Максим Курников: На секундочку.
Екатерина Шульман: Это, кстати, тоже характерное для парламентской американской практики явление…
Максим Курников: Рептилоид.
Екатерина Шульман: Ну, зачем же так сразу? При советской власти это называлось «От Ильича до Ильича без инфаркта и паралича». Так вот, те люди, которым это удавалось при советской власти — сущие дети по сравнению с этим довольно распространённым типажом американского конгрессмена, который выбирается десятилетиями, живёт чрезвычайно долго. 89 лет прожил МакКормак. Нынче они ещё дольше живут. Раньше 95-ти уже вообще никто даже не собирается помирать. И вот занимает своё почётное место в Конгрессе.
Что интересно в политической судьбе этого человека? Он представлял в 1938 году этот закон FARA. И в том же самом 38-м году он стал председателем тогда временной комиссии по борьбе с подрывной американской пропагандой. Это та самая комиссия, которая потом стала постоянной и, уйдя из рук МакКормака, перешла в руки гораздо более известного своего председателя Джозефа Маккарти. И далее её деятельность представляла собой выразительный образец политического безумия. Это было максимальное в американской истории приближение к тому, что случилось с Конвентом при Робеспьере, когда внутри парламента появляется некий орган, который сжирает всё вокруг себя.
Максим Курников: Знаменитый маккартизм, «охота на ведьм» и всё прочее.
Екатерина Шульман: Да-да, совершенно верно. Которая ограничивалась не только ловлей вредных евреев в Голливуде, потому что считалось, что все евреи — коммунисты (по какой-то причине), но и на самом деле там были списки каких-то 350 работников Госдепа, которые тоже у них с красными симпатиями.
Но к нашему герою это никакого отношения не имеет. Он в 38-м году только ещё начинал свою карьеру, а венца своего он достиг в конце 1960-х — начале 1970-х годов, когда он был спикером, председателем палаты представителей. И вот тогда закон FARA радиально был переписан и изменён при участии своего первоначального актора.
Максим Курников: Чтобы наказывать своих?
Екатерина Шульман: Не совсем так. К вопросу об изменениях и о принципиальных различиях. Мы с вами тоже, может быть, дождёмся. Не пройдёт и 40 лет, может быть, нынешние юные и ещё неопытные авторы этого законодательства будет переписывать его в духе соблюдения прав человека.
Закон FARA в центре своём, в смысловой своей