«Статус» S05E05 Status S05E05 by (Ekaterina Schulmann) Lyrics
[Просветительская программа «Статус», сезон 05, эпизод 05 (Status Show, S05E05)]
Максим Курников: Как много людей сейчас поняли, что вторник, вечер... а значит «Статус». Екатерина Шульман в студии. Добрый вечер, Екатерина Михайловна!
Екатерина Шульман: Здравствуйте! Вы думаете, что до этого слушатели не подозревали, какой сейчас день недели?
Максим Курников: Не все, вы знаете, помнят. А когда слышат, что «Статус»,— значит, вторник.
Екатерина Шульман: Вот для чего мы здесь...
Максим Курников: Ровно для этого. Для того радио, собственно, и существует, чтобы напоминать. Максим Курников помогает Екатерине Шульман, и мы сразу — к первой же рубрике, потому что событий немало.Рубрика «Не новости, но события»00:36 Рубрика «Не новости, но события»
Екатерина Шульман: Здравствуйте, дорогие слушатели. Действительно, сейчас, насколько я знаю, вторник. Действительно, продолжаем мы следить за разворачивающимися на наших глазах событиями, во многом продолжая то, о чём мы говорили в прошлом выпуске на прошлой неделе. У нас, как вы понимаете, практически сформирован новый состав Государственной думы. Хотя по-прежнему поимённый список нам неизвестен, потому что некоторые граждане ещё не определились — будут ли они сдавать мандаты или всё-таки сохранят их при себе.
Максим Курников: Мимо новенькой Госдумы мы без шуток не пройдём.
Екатерина Шульман: Сомнительные какие-то литературные аллюзии. Мы тут не шутки, понимаете ли, шутим, а аналитикой занимаемся. По крайней мере, стараемся.
Максим Курников: Однако.
Екатерина Шульман: Итак. Насколько сложен процесс поимённого формирования и сверки списков новых счастливых депутатов VIII созыва, мы можем понять хотя бы по тому, что дата первого заседания новой Государственной думы отложилась ещё на неделю. Первоначально нам сообщали, что она будет, по-моему, 7 октября, а теперь выяснилось, что она будет 12 октября. Видимо, связано это со следующими обстоятельствами.
Действительно, много людей попало в состав палаты тех, которые до этого депутатами не были и которые, может быть, не предполагались быть в её составе. Одно дело — согласовать человека в список партии, которая «может пройдёт, а может — не пройдёт», а совсем другое дело — согласовать его уже в качестве депутата Государственной думы, который в ближайшие 5 лет будет обладать мандатом.
Максим Курников: Что значит «согласовать»? Кто согласовывает?
Екатерина Шульман: Да, действительно, кто бы это мог быть? Различные политические акторы и группы интересов, а также те, кто известен в политологии под названием вето-игроков, сейчас заняты этими согласованиями.
Максим Курников: Так это официальная должность — вето-игрок?
Екатерина Шульман: Нет, это научный термин. Вето-игроки бывают коллективные, индивидуальные, бывают формализованные, неформализованные. Это те политические акторы, без согласия которых то или иное решение не может быть принято. Для изменения статус-кво необходимо, чтобы вето-игроки по крайней мере не возражали.
Максим Курников: Так это же народ избрал!
Екатерина Шульман: Совершенно верно. Если бы народ их не избрал, то, как вы понимаете, и разговоров бы никаких не было, и согласовывать было бы нечего, а теперь всё-таки есть чего. Соответственно, некоторые люди мандаты будут сдавать, некоторые люди будут их оставлять при себе. Поэтому полного списка фамилий в нашем распоряжении нету. Тем не менее, что мы уже прямо сейчас видим? Напомню слушателям тот печальный факт, давно нам известный, что экспертные прогнозы — все сбываются... но они такие скучные, что их никто не вспоминает, включая даже самих экспертов. Это первое проклятие экспертного прогноза. А второе состоит в том, что когда люди слушают его, они слышал обыкновенно что-то своё.
Так вот, если вы помните, в наших эфирах (ещё задолго до начала парламентской выборной кампании) мы говорили, что наиболее вероятный сценарий её финала — это некоторое масштабирование на федеральном уровне того, что произошло на выборах в Московскую городскую думу в 2019 году. А именно, что имелось в виду и что разъяснялось? Три вещи, предполагали мы, должны произойти: сохранение лояльного большинства, как в Мосгордуме; изменение пропорций, как в Мосгордуме; некоторое уменьшение этого лоялистского ядра и некоторое увеличение оппозиционных фракций; и появление новых лиц, новых людей, которых раньше не было в составе…
Максим Курников: «Новых людей».
Екатерина Шульман: Ну или «людей новых», которые... люди — новые, в смысле ранее не избиравшиеся, не принадлежащие обязательно к одноимённой партии, фракции «Новые люди» — будут воспринимать свою новую позицию как более публичную. И новый парламент, притом, что лояльное большинство в нём будет сохранено, будет более видимым, заметным, гласным — и в этом смысле чуть более похожим на парламент, каким его задумал бог. Прошло время. В общем, приблизительно именно это и произошло. Когда люди слышат, что будет «как было в Мосгордуме в 19-м году», они думают, что будут массовые протесты, все поддержанные «Умным голосованием»…
Максим Курников: «Яблоко» должно быть значит.
Екатерина Шульман: …«Яблоко» пройдёт. Нет. Вот эти три фактора предполагались нами как вероятные — вот они, собственно говоря, и произошли. У нас фракция «Eдинaя Poccия» уменьшилась. Фракция КПРФ у нас выросла. Чуть-чуть подросла фракция «Eдинaя Poccия», ЛДПР очень сильно потеряла, лишившись своего статуса главной «партии второго выбора», главной партии протестного голосования. Вот те люди, которые хотели проголосовать назло, голосовали за ЛДПР,— они стали голосовать за КПРФ. КПРФ прибавило довольно много. И появилась впервые с 2003 года пятая фракция, что тоже эти парламентские пропорции, которые чрезвычайно важны для внутрипарламентского распределения должностей, зон ответственности и, соответственно, ресурсов — вот появилась пятая фракция. Она небольшая, в 13 человек, но тут она важна как парламентская единица: её появление влечёт за собой другое распределение мест в президиуме думы, в совете Думы и среди комитетов. Как будут распределяться комитеты, мы ещё увидим. Это важно, мы об этом скажем, потому что законотворчество — предмет нашего неизменного интереса. Обратим пока внимание на следующее обстоятельство. КПРФ прибавила, действительно, на этих выборах. И это мы даже сейчас не говорим о роковой теме фальсификаций. Хотя прошли сейчас выборы в бундестаг, закончились. Ряд моих знакомых наблюдателей ездили туда наблюдателями и буквально горючими слезами зависти заливались.
Максим Курников: А что это они? Видеонаблюдения у них тоже нет.
Екатерина Шульман: Видеонаблюдения у них нет... У них человеческое офлайновое наблюдение есть.
Максим Курников: Дистанционное голосование чуть ли не 40%.
Екатерина Шульман: По почте. Не электронное. Наблюдателей везде пускают. Считают в их присутствии. В туалете не запирают никого. И результат такой симпатично разнообразный. Особенно горькими эти слёзы делает осознание того факта, что при всех особенностях наших избирательных кампаний — при недопуске, при контроле за финансированием, при контроле за медиапространством — если бы хотя бы посчитали так, как проголосовали, то велика вероятность того, что у нас был бы очень хороший результат. То есть смотрите: две партии набирают много и, условно, по 30%. Одна из них консервативная, другая — левая. Одна из них —партия статус-кво и долго сидящего, небезосновательно популярного лидера. А другая — это партия, с одной стороны, с некоторой консервативной составляющей, поскольку она определённых избирателей отсылает с прошлому, и, с другой стороны, партия левой молодёжи, которая таким образом другой ногой приветствует будущее. И вокруг них располагается некий венок из партий более малых, которые, не обладая большими пакетами голосов, тем не менее, держат ключи от будущей коалиции. Дальше начинается счастливая и разнообразная парламентская жизнь всем на зависть. Мы бы тоже могли с вами…
Максим Курников: Вы что, хотите, как в Берлине?
Екатерина Шульман: Да, мы очень сильно хотим, как в Берлине. Судя по поведению избирателей, наблюдателей и политических групп, наше общество созрело и перезрело уже для такого рода взрослой, не имитационной, политической жизни. И поверьте, нам бы это всё тоже пришлось чрезвычайно кстати. Вместо этого мы имеем тот состав, который имеем. Этот состав смутными очертаниями — или даже в большей степени своими отличиями от предыдущего — как бы показывает нам направление, в котором сдвинулось общественное мнение. То есть он смутно повторяет, но только неточно, черты тех групп, которые голосовали за ту или иную партию. Это что касается фальсификационной составляющей происходящего.
Возвращаясь к КПРФ (и не отходя от темы фальсификаций, потому что она будет с нами), КПРФ переживает тот процесс, о котором мы тоже много говорили: она наливается живой электоральной кровью. Она пользуется усиленной народной поддержкой, и эта поддержка начинает вступать в противоречие с теми параметрами, которые определены для системной оппозиционной парламентской партии её договорённостями с федеральным политическим менеджментом. То есть системность системных партий состоит не только в том, как многие думают, что они голосуют как-то правильно... или воздерживаются от активных протестов, если не голосуют. КПРФ и в прошлом созыве не поддерживала многие ключевые для власти решения или даже голосовала против, но этим её протестность и ограничивалась. Так вот, системность системных партий ещё и состоит в том, что они не выходят за пределы определённых им электоральных делянок: не набирают меньше, но и не набирают больше.
Максим Курников: Меру знают, в общем.
Екатерина Шульман: Совершенно верно. Вот, кстати, все эти драмы при подсчёте голосов, они почему были необходимы? Потому что нужно было в эти электоральные делянки рассовать партии, которые туда уже не лезли. Одна сдулась, другая раздулась, остальные как-то поменялись. А нужно было хотя бы сделать вид, что поменялось не так много, как на самом деле изменилось с 2016 года.
Далее КПРФ начинает разрываться между необходимостью соблюдать эти договорённости и давлением снизу. Этот процесс накладывается на тот факт, что партия, как и вся Россия, вступила в период транзита власти, и по той же самой причине есть лидер, которые не молодеет, есть богатое наследство, есть за что подраться, есть неизбежный переход, есть разные фракции внутри партий, которые этот переход видят по-разному. В общем, неспокойно будет в этом самом коммунистическом королевстве, если можно так выразиться,— это совершенно нелепая формулировка. Но будет неспокойно ещё некоторое время.
Максим Курников: Екатерина Михайловна, а вот Геннадий Андреевич себя правильно вёл на встрече с президентом? Он как-то не сильно вроде ругался, но и…
Екатерина Шульман: Геннадий Андреевич очень опытный человек, опытней нас всех, вместе взятых в силу возраста своего почтенного. Если он выжил в этой негуманной политической среде столько десятилетий, то, наверное, он понимает, как именно надо себя вести. Положение его — не сахар. Сказать на встрече с президентом: «Партия не признает итоги голосования» — это как-то смелости большой требует, скажем так, и влечёт за собой последствия. Опять же... всё можно, понимаете? «То, чего жаждет душа твоя, о человек, возьми и заплати положенную цену». Можно всё. Вопрос, можешь ли ты это себе позволить? Поэтому от открытых деклараций такого типа он всё-таки воздержался. Но что-то про то, что электронное голосование в Москве как-то уж совсем сомнительное вышло, он сказал. То есть он не отрёкся полностью от своих соратников, которые в это самое время на центральных площадях Москвы бились за свои мандаты.
Что касается злосчастного электронного голосования, которое спустя неделю после выборов приобретает, видимо, статус главного скандала этой выборной кампании. Это интересная история на самом деле, будет тут за чем последить в ближайшее время. Чем она интересна? Если снаружи представляется, что есть какая-то общая властная машина, которая вот прямо едет на бедного гражданина всей своей тяжестью, изнутри это выглядит немножко не так. Не то что я сижу там внутри и прямо вижу, как оно выглядит. Но об этом можно судить по ряду признаков.
Когда Элла Александровна Памфилова говорит, что будет создана федеральная онлайн-платформа к следующим выборным циклам, то для гражданина, недовольного результатами, это звучит как особо циничное издевательство. Мол, «что бы вы там ни протестовали, мы всё равно по всей стране это проведём». На самом деле, насколько я понимаю, имеется в виду немножко не это.
Максим Курников: Что не будет московской системы.
Екатерина Шульман: Совершенно верно. Электронное голосование проходило на этих выборах в ряде регионов. Нигде, кроме Москвы, оно не показало такой разницы с земным, человеческим, антропогенным голосованием. Более-менее были те же самые результаты. Так же как и на конституционном волеизъявлении в 2020 году электронное голосование показало более оппозиционный результат, чем голосование бумажное. Что естественно: электронное голосование — «дело молодых, лекарство против морщин», это такая новая штука и, наверное, молодые избиратели больше имеют просто даже технических навыков для того, чтобы к нему присоединиться.
В регионах, которые голосовали электронно на этих выборах, результаты были объявлены сразу и не вызвали ни у кого, насколько мне известно, никаких особенных вопросов и возмущений. Потому что не было задержки с объявлениями и не было разрыва со всеми остальными результатами. То есть не было такого, что люди выиграли округ на бумаге, а в виртуальном пространстве немедленно его проиграли.
Этот скандал, который будет, судя по всему, долгоиграющим — почему он будет долгоиграющим? — мы видим активность, не только активность коммунистической партии по его отмене, мы видим создание некоего объединённого комитета из коммунистов и не коммунистов, из проигравших кандидатов разных партий, которые ставят себе целью добиться или отмены результатов, или нераспространения это «ядерного оружия» на всю остальную Россию.
Есть петиция на change.org за отмену результатов ДЭГ в Москве. А есть несколько судебных исков, которые воспринимаются настолько всерьёз, что от подачи иска вице-спикером Государственной думы Иваном Мельниковым его отговаривала московская полиция, заблокировав его кабинет. Что тоже не каждый день увидишь. Слава богу, что они не в Думе решили его блокировать. Это бы конечно прибавило славы отечественному парламентаризму и напомнило бы времена 1993 года. Пока до такого не дошло. Но в его партийную приёмную полиция всё-таки пришла.
Между тем кандидат Михаил Лобанов, московский молодой коммунист, который баллотировался от округа МГУ, сумел прорваться и свой иск всё-таки подал. Также есть, насколько я знаю, два проекта в Мосгордуме от Тиманова Михаила и от депутата, который не прошёл,— от Митрохина. Они подают два законопроекта о том, чтобы запретить ДЭГ в Москве. Из всего этого может процедурно ничего не выйти, и, скорее всего, ничего не выйдет. Мне, кстати, непонятно, зачем мешать кому-то подавать иск. Неужели есть сомнения в судебном решении? Как-то это, я бы даже сказала, подозрительно. Но это позволит держать тему, что называется, «в повестке».
Если участники этого скандала сумеют сделать его долгоиграющим, с одной стороны, компрометирует идею электронного голосования, с другой стороны — компрометируют идею именно московского электронного голосования, проводящегося на московской же платформе. А есть,— по крайней мере, готовится — альтернативная федеральная платформа, которую будет изготовлять «Ростелеком». То есть смотрите, что получается.
Представьте, что вы федеральный политический менеджер, который готовил эту прекрасную игрушку к 2024 году, когда вам нужно будет произвести некое электоральное действие в условиях ещё меньшей популярности, чем сейчас. То есть ещё более трудную штуку нужно будет провернуть. У вас к тому моменту граждане будут готовы голосовать уже совсем за любого кандидата, либо не за того, которого вам надо переизбрать.
Поэтому вы изобретаете гиперболоид чудесный, который позволит, наконец, реализовать мечту любой электоральной автократии, то есть отделиться от граждан. Автократиям граждане вообще мешают. Тоталитарные системы любят граждан, они их перерабатывают на мыло, валюту, на военную технику, на что-то такое. Демократиям нужны граждане, потому что их участием они, собственно, движутся. Автократиям граждане совершенно не нужны. Их корми, они недовольны, они высказываются, они голосуют не так, как надо. Так вот, заменить их ботами — это идеальное совершенно решение.
И всё у нас шло гладко, хорошо и тихо, все вроде как-то даже особенно не возражали. А если и возражали, то один казус Юнемана, который проиграл в Мосгордуме из-за электронного голосования, как-то недостаточен. И тут в вдруг у вас мэрия Москвы, как вам кажется с вашей позиции, обуянная жадностью, не желающая хотя бы один или парочку мандатов бросить людям, чтобы они успокоились, желает вот прямо весь свой список непременно провести в Государственную думу. Понимаете, ведь те люди, в интересах которых всю ночь кто-то там трудился, это же не все кандидаты от «Eдинoй Poccии». Это депутаты из списка Собянина, который он накануне опубликовал. Вот они все и прошли. Притом, что не то 8, не то 11 из этих 15 проигрывали бы, если бы не электронное голосование. То есть эти 15 человек на сундуке получили свои мандаты. А прекрасная идея, которую вы, гипотетический генеральный менеджер готовили к 24-му году, скомпрометирована, как сейчас кажется, безнадёжно. Хорошо ли это?
Максим Курников: Перед кем это скомпрометирована безнадёжно? Я слышал, как Дмитрий Сергеевич Песков и Владимир Путин лично говорили: «Хорошая идея».
Екатерина Шульман: На самом деле идея хорошая. Вот теперь приходится говорить такие вещи. И дальше придётся ещё что-то придумывать, чтобы загладить память об этом неприятном эпизоде. На самом деле, если бы московское электронное голосование прошло замечательно, то его все равно у Москвы бы, я думаю, забрали, потому что такой прекрасный инструмент оставлять в руках любого субъекта — это как-то рискованно. Ну а если прошло плохо, то тем более.
Говоря о субъектах и о том, чего можно, чего нельзя оставлять в их руках, должны мы сказать ещё о следующем законотворческом событии. Новая Дума ещё не расселась, но законотворческая активность уже выросла.
Максим Курников: Клишас — Крашенинников.
Екатерина Шульман: Тут напомню с точки зрения регламентной, что у нас по закону не может быть такого момента, когда страна совсем лишена депутатов. Это же невозможно жить так, как вы понимаете. Поэтому, пока новые не взяли мандаты, старые мандаты действуют. Более того, с этой точки зрения де-юре продолжается 7-й созыв. Это я объясняю, чтобы никто не удивлялся, что какие-то депутаты что-то вносят. Они не бывшие, они вполне действующие. И двое из них, часто упоминавшиеся в нашем эфире, два «всадника конституционного апокалипсиса» Клишас и Крашенинников — сенатор и депутат — внесли у нас новый, масштабный, надо сказать, законодательный акт в Государственную думу. Это новая версия закона об общих принципах организации региональной власти (это неточное название законопроекта, но так, чтобы было понятно его содержание). Это масштабный законодательный акт и просто большой по объёму проект федерального закона. В нём 179, по-моему, страниц. В нём много разных интересных положений. Почему нужен новый закон? Новый закон нужен, как объясняют инициаторы, по необходимости реализации положений изменённой Конституции. То есть сейчас старый закон, который действовал. Он перестаёт действовать. Вместе с ним отменяется большое количество действующих законодательных актов. Если вы посмотрите соответствующий список в пакете документов, который внесён, то вы увидите там много-много всего, что ещё предстоит отменять или изменять. Так что работы будет ещё много.
Максим Курников: Заодно можно и Собянину третий срок разрешить.
Екатерина Шульман: Так вот, слушайте. Что, собственно, в этом законе? В нём есть то положение, на которое вы обратили внимание, и на которое обратили внимание все. Тут хочется злобно сказать, что журналисты читают только заголовки, но на самом деле — нет. Если вы посмотрите, как написано об этой новации на сайте Государственной думы и что написано в пояснительной записке к самому законопроекту, вы именно этого положения, о котором вы говорите, не найдёте. О чем идёт речь? Речь идёт о том, что в новом проекте закона не упоминаются ограничения для глав субъектов федераций занимать свою должность более двух сроков подряд. То есть это ограничение уходит у нас.
Максим Курников: То есть они не то что новый написали. Они, наоборот, просто убрали то, что было.
Екатерина Шульман: Убрали старое. Соответственно, это требовало некоторого внимания.
Максим Курников: Найдите 10 отличий.
Екатерина Шульман: Да-да, найдите 10 отличий, совершенно верно. Вот одно из значимых отличий — это вот оно. Для чего это может быть сделано? С одной стороны, у нас попытки обнулить все сущее, остановить время, они законодательно очень заметны. У нас, как вы помните, и 70 лет отменили, предельный возраст для госслужащих и президенту, правда, только действующему…
Максим Курников: Вечно 69 ему будет теперь.
Екатерина Шульман: Да, всегда будет теперь 69, всегда 5 часов вечера, всегда время пить чай, как у Безумного Шляпника и Мартовского Зайца. Вот так они будут пересаживаться вокруг стола, пока чистая посуда не закончится. Как вы помните, когда Алиса задала этот вопрос: «А что вы будете делать, когда пройдёте полный круг?», то Мартовский Заяц сказал: «Давай поговорим о чём-нибудь другом». Автократии не любят таких вопросов. Так вот, зачем и почему это должно было произойти? Во-первых, по той же причине страха перед будущим. Два врага у автократий нашего типа: население и время. Вот если бы граждан не было и время остановилось — как хорошо бы жилось! Другая причина, более прикладная и менее идеологическая. Существует некоторое количество глав субъектов, у которых действующий срок является вторым, а заменять их как-то не на кого и как-то боязно. И дело даже не в том, есть ли на кого их заменить. Когда время подойдёт, может быть, их и поменяют, это не исключено. Но важно послать сигнал, что они могут продолжать сидеть на своей должности. Это, кстати, ведь и президента касается. Важно, чтобы, как он сам выразился, элиты «не рыскали глазами» по лицам. Важно, чтобы все поверили в это остановившееся время. Кроме того, тут есть ещё один аспект. Некоторые из действующих губернаторов рассматривали свои должности как некие трамплины перед возвращением в Москву на более высокий федеральный пост. То есть предполагалось,— хотя не очень понятно, кем предполагалось, но как бы так говорилось,— что вот сейчас они себя проявят, как-то они осчастливят вверенные им территории. После этого из заберут обратно в Москву, и там-то уж практически не будет предела их карьерному росту.
Максим Курников: Министерский портфель как минимум.
Екатерина Шульман: Для этих людей новость о том, что ограничения на два срока больше не будет, она, я подозреваю, немногим более радостная, чем новость для Алексея Навального, что срок его сидения тоже может быть продлён по желанию.
Максим Курников: То есть ссылка может быть вечной.
Екатерина Шульман: Сидеть будете неизвестно сколько — это сказано много кому. В этом смысле они тоже должны понять, что совершенно не факт, что у них есть какой-то финал этой легислатуры. Среди глав регионов, которые выглядят незаменимыми и у которых идёт второй срок, называется чаще все Москва и Московская область, Чечня, понятное дело; родная моя Тульская область, кстати (на второй срок переизбрался действующий губернатор). А дальше как? Татарстан также нельзя не назвать. То есть: есть такие территории, в которых было бы опасно — но в Туле опять-таки, насколько я знаю, ничего не опасно, у нас места тихие, но тем не менее — могло бы быть опасно в некоторых из названных регионах, если бы могущественные группы интересов знали, что у губернатора наступит какой-то предел через некоторое время, незадолго до которого нужно было принимать решение. Что ещё, кроме этого значимого положения есть?
Сказать, что там выстраивается какая-то стальная вертикаль от неба до земли, которая не была выстроена дальше, пока нельзя. Там говорится о том, что есть единая система публичной власти, которая включает в себя все три уровня. Но покушений на существующие — весьма небольшие — права местного самоуправления, я оттуда не вычитала.
Максим Курников: То есть они уже до этого были произведены.
Екатерина Шульман: Есть такое дело. Мы будем ждать и нового закона о местном самоуправлении. Логично будет, что он появится. Есть некоторые интересные изменения в законотворческой процедуре. Но я не буду вас занимать сокращением срока рассылки законопроектов: это вряд ли кого-то интересует, кроме меня. Скажу только, что на уровне субъектов — прокуроры субъектов Федерации получают право законодательной инициативы и смогут вносить законопроекты.
Максим Курников: Удивительно, что не было.
Екатерина Шульман: Интересно, появятся ли такого рода полномочия у них на федеральном уровне? Вдруг у нас Генеральная прокуратура станет тоже субъектом права законодательной инициативы? Ещё что показалось мне интересным: Госсовет упомянут в качестве органа, в который региональные органы публичной власти могут обращаться за разрешением своих разногласий и для проведения согласительных процедур. Не особенно понятно, как именно это будет происходить. И в самом законе о Госсовете этого не видно, но такое упоминание мы не можем пропустить.
Максим Курников: О каком событии ещё важно сказать?
Екатерина Шульман: Возьмём буквально минуту нашего времени для того, чтобы вернуться ненадолго к теме петиций и их эффективности. Мы упомянули петицию за отмену результатов голосования в Москве, также есть петиция за отмену законодательства об иностранных агентах (о нём мы говорили в прошлый раз). Она уже 140 тысяч почти набрала.
Я продолжаю советовать тем, кого эта тема интересует: подписывайте петиции, потому что что они оказывают влияние на процесс принятия решений. Одновременно хочу напомнить про другое наше с вами любимое занятие, а именно — расстановку дизлайков (или лайков) на сайте regulation.gov.ru, который есть масштабный государственный портал для публичного общественного обсуждения проектов, нормативных актов всех органов федеральной исполнительной власти.
Вышло исследование буквально сегодня. Краткое изложение его результатов опубликовано на РБК. Что люди сделали? Они выгрузили аж с 2015 года огромный массив нормативных актов, которые на regulation.gov.ru вывешивались, и исследовали траекторию их судьбы в зависимости от наличия дизлайков и комментариев. На этой платформе можно регистрироваться и оставлять там комментарии и всякие свои заключения. Так вот. Прямая корреляция была выявлена: при росте числа комментариев от 0 до 8, то есть всего 8 штук комментариев, вероятность положительного заключения Министерства экономического развития по проекту и, соответственно, вероятность того, что он станет когда-то действующим нормативным актом, падает с 85% до 45%, то есть ниже половины. А справедливости ради надо сказать, что это исследование касалось только тех нормативных актов, которые подпадают под процедуру ОРВ (оценки регулирующего воздействия). Это те, которые касаются экономической, финансовой и инвестиционной деятельности. Но, как мы видим на примере положения о регулировании просветительской деятельности, неэкономического законодательства это касается тоже. То есть проходят те, на которые никто не обратил внимания. Как только начинается какое-то внимание — вот на этом очень раннем этапе можно действительно вынудить инициаторов отозвать своё дитятко. Для законопроектов, подобных тому, о котором мы говорили до новостей, это, конечно, не работает, потому что ни на каком regulation.gov.ru их не вывешивают. Депутаты и сенаторы вносят когда хотят и что хотят, обладая свободой в реализации своего права законодательной инициативы. На сайте Думы нет таких дизлайков. И лайков тоже нет. Но тем важнее пользоваться этим инструментарием там, где он есть. Его мало где есть. Может быть, если туда набегут большие массы народа, то больше проектов, которые исходят от исполнительной власти, будут вносить через депутатов. Но и в Государственной думе сейчас есть, может быть, кому пошуметь разок-другой. Так что, граждане, пользуйтесь своим гражданским инструментарием. Его у нас не много, успеха он не гарантирует, но лучше, чем ничего.
Максим Курников: Страшно волнительный момент: премьера новой рубрики.
Екатерина Шульман: Правда.Рубрика «По понятиям»32:15 Понятие: абсолютизм, абсолютная монархия
Екатерина Шульман: Формулировка названия рубрики на совести радиостанции. Тем не менее, надо признать, что она, в общем, отражает её содержание. Что мы будем делать в этот части? Напомню, что у нас с осени 2017 года выходила рубрика «Азбука демократии», в которой мы объясняли в алфавитном порядке основные политологические и не политологические термины, то есть слова, в редких случаях словосочетания, которые имеют отношение к политической сфере. Таким образом, мы с вами прошли с 2017 по 2021 год полные 4 года обучения, закончив этот условный бакалавриат. Теперь время перейти на следующую ступень, где рассматриваемыми нами объектами будут уже не азбучные термины, а понятия, концепции, идеологемы, когнитивные искажения,— в общем, более сложные сущности, состоящие из терминов первой части, как из неких кирпичиков состоит более сложное здание.
В этой части нашего учебного процесса мы будем стараться следовать за алфавитным порядком, но не будем к нему так рабски привязываться, поскольку мы уже изучаем не букварь, мы уже перешли на следующую ступень познания. По счастью, сегодня нам не пришлось изменять алфавитному принципу, в котором есть своё обаяние, потому что та идеологема, о которой мы хотим поговорить, как раз начинается на букву «А».
Поговорим мы сегодня об абсолютизме или абсолютной монархии как исторической реальности и как об идее. Самое интересное, как обычно, кроется в этимологии. Нетрудно догадаться, что это французский термин с латинским корнем. Absolutus с латыни значит «неограниченный» или «безусловный», но корень внутри, — глагол absolvo — обозначает «отвязывать» или «освобождать». «Абсолютный» — это в наиболее точном русском переводе «отвязанный». То есть тот, кто берегов не знает. Это не совсем соответствует нашему пониманию абсолюта как философской концепции. Но смысловое ядро этого понятия в этом и заключается.
Что такое абсолютизм с исторической точки зрения? Это позднефеодальная форма правления, в которой власть принадлежит монарху всецело, насколько это возможно. Что значит, она ему принадлежит всецело? Чего нет при абсолютной монархии, и не может быть? Что есть в других формах феодального или постфеодального устройства?
Там не может быть представительного органа с полномочиями. А могут быть только органы сословного представительства — советники. То есть не может быть представительный орган, который может монарху что-то запретить или не разрешить. Он не является, как мы сказали в первой части, вето-игроком. Также не может быть того, что на языке советских учебников называлось «феодальной раздробленностью», то есть полновластных глав регионов. Это тоже не допускается.
Максим Курников: Никакого федерализма.
Екатерина Шульман: Да, монархия отрицает федерализм, стремится к централизации. Кроме того, не должно быть независимого суда — в том смысле, что нельзя оспаривать решение монарха в суде, нельзя на него в суд подать.
Такого рода формы являются не ранними и примитивными (в отличие, например, от восточный деспотий), а как раз поздними и развитыми. Абсолютизм победил в Европе на своём историческом отрезке, потому что показал большую эффективность по сравнению с предыдущими формами феодальной всякой цветущей сложности, вот этой раздробленности или, по крайней мере, неполного единства.
Максим Курников: Сложной системы вассалитета.
Екатерина Шульман: И сословного представительства с большими полномочиями. Часть историков это связывает с изменениями в классовой структуре (марксисты), другие связывают это с необходимостью постоянного ведения войн. То есть стала нужна регулярная армия — стали нужны укреплённые крепости и серьёзное вооружение.
Максим Курников: Вот вам централизация.
Екатерина Шульман: Вот пошла централизация, аккумуляция ресурсов, закрепощение населения. Это совершенно не русское изобретение, это много где пытались сделать, потому что, ну, хочется. Если нужны деньги на оружие, рекруты, люди, которые будут копать твою траншею, а потом её оборонять, то, конечно, очень выгодно их сделать тоже государственной собственностью. Под это дело подвёрстывается идеологическая основа, которая нас, собственно, с вами интересует.
Почему власть монарха должна быть такой абсолютной и почему это хорошо? Надо же как-то объяснить. У нас есть некоторое количество мракобесов различных и охранителей было в наших эфирах. В том числе и в нашей следующей рубрике, до которой мы надеемся дойти сейчас. Вкратце скажем, что для обоснования природы этой абсолютной власти необходимо, во-первых, доказать, что она лучше работает, чем предыдущая форма. Вот были феодалы-грабители, беззаконники, не было единого закона для всех, внутренние таможни, поборы, в каждой провинции свои правила...
Максим Курников: Два начальника — плохо, один — хорошо.
Екатерина Шульман: А вот теперь один начальник, общие для всех нормы и благодетельный, по возможности, просвещённый монарх, который желает своей нации добра. Он — не восточный деспот, который владеет полностью и имуществом своих подданных, и их телами. А почему, кстати? А потому что он, во-первых, в нашего христианского бога верует. И во-вторых, одушевлён общественным благом: поскольку у него нет никакого другого интереса, он власть получил по наследству, передаст по наследству. Что ему ещё нужно? Кроме того, чтобы жила страна родная, нет у него других забот. В основе легитимности абсолютной монархи лежит «священное право королей», которое покоится на религиозном фундаменте. Если мы верим в то, что есть некие нормы, установленные богом, а не человеческими договорённостями, то нам как-то легче становится поверить в то, что абсолютная монархия — правильный строй. Придя на смену, как это часто было в Европе, и религиозным, и феодальным войнам, абсолютизм действительно был более прогрессивной и удобной для граждан формой правления. При этом некоторые историки, должна вам сказать, считают, что абсолютные монархии, когда мы себе представляем, когда мы произносим эти слова — Габсбургов, Бурбонов, Стюартов — не были такими уж абсолютными, какими они пытались себя представить. То есть тут тоже не надо, конечно, поддаваться пропаганде, которой абсолютной монархии уделяет очень большое внимание. Феодальные оверлорды, всякого рода князья, они не так озабочены тем, чтобы себя рекламировать. Как только начинается централизованная монархия, начинается выстраивание идеологии. Тут «король-солнце», там «королева-девственница». Тут какая-нибудь родословная, уходящая в глухую древность, и там обязательно должен быть роскошный дворец, на который все любуются. Историки, которые не очень верят в абсолютизм, они задают следующий вопрос: «А если так у них было всё такое абсолютное, почему монархии всё время страдали из-за отсутствия или недостатка денег?». Если ты такой абсолютный, то почему ты такой бедный? Почему всё время не хватало? Почему Людовик XIV переплавляет свою серебряную посуду, потому что надо финансировать войну? Карл I английский сшибается с парламентом до такой степени по поводу денег, что они его вообще свергают.
Максим Курников: И, кстати — с парламентом, на секундочку! — абсолютный монарх.
Екатерина Шульман: То есть, существовал ли абсолютизм в тех формах, в каких он хотел себя представить? На это надо сказать, что у абсолютных монархов хватало денег до тех пор, пока они их все не тратили на какую-нибудь ту или иную — военную обычно — историю. Это с одной стороны. С другой стороны, есть ещё такой аргумент, что абсолютная власть над жизнью и смертью,— она касалась тех подданных, которые сами всё время мелькали перед глазами
Максим Курников: Как много людей сейчас поняли, что вторник, вечер... а значит «Статус». Екатерина Шульман в студии. Добрый вечер, Екатерина Михайловна!
Екатерина Шульман: Здравствуйте! Вы думаете, что до этого слушатели не подозревали, какой сейчас день недели?
Максим Курников: Не все, вы знаете, помнят. А когда слышат, что «Статус»,— значит, вторник.
Екатерина Шульман: Вот для чего мы здесь...
Максим Курников: Ровно для этого. Для того радио, собственно, и существует, чтобы напоминать. Максим Курников помогает Екатерине Шульман, и мы сразу — к первой же рубрике, потому что событий немало.Рубрика «Не новости, но события»00:36 Рубрика «Не новости, но события»
Екатерина Шульман: Здравствуйте, дорогие слушатели. Действительно, сейчас, насколько я знаю, вторник. Действительно, продолжаем мы следить за разворачивающимися на наших глазах событиями, во многом продолжая то, о чём мы говорили в прошлом выпуске на прошлой неделе. У нас, как вы понимаете, практически сформирован новый состав Государственной думы. Хотя по-прежнему поимённый список нам неизвестен, потому что некоторые граждане ещё не определились — будут ли они сдавать мандаты или всё-таки сохранят их при себе.
Максим Курников: Мимо новенькой Госдумы мы без шуток не пройдём.
Екатерина Шульман: Сомнительные какие-то литературные аллюзии. Мы тут не шутки, понимаете ли, шутим, а аналитикой занимаемся. По крайней мере, стараемся.
Максим Курников: Однако.
Екатерина Шульман: Итак. Насколько сложен процесс поимённого формирования и сверки списков новых счастливых депутатов VIII созыва, мы можем понять хотя бы по тому, что дата первого заседания новой Государственной думы отложилась ещё на неделю. Первоначально нам сообщали, что она будет, по-моему, 7 октября, а теперь выяснилось, что она будет 12 октября. Видимо, связано это со следующими обстоятельствами.
Действительно, много людей попало в состав палаты тех, которые до этого депутатами не были и которые, может быть, не предполагались быть в её составе. Одно дело — согласовать человека в список партии, которая «может пройдёт, а может — не пройдёт», а совсем другое дело — согласовать его уже в качестве депутата Государственной думы, который в ближайшие 5 лет будет обладать мандатом.
Максим Курников: Что значит «согласовать»? Кто согласовывает?
Екатерина Шульман: Да, действительно, кто бы это мог быть? Различные политические акторы и группы интересов, а также те, кто известен в политологии под названием вето-игроков, сейчас заняты этими согласованиями.
Максим Курников: Так это официальная должность — вето-игрок?
Екатерина Шульман: Нет, это научный термин. Вето-игроки бывают коллективные, индивидуальные, бывают формализованные, неформализованные. Это те политические акторы, без согласия которых то или иное решение не может быть принято. Для изменения статус-кво необходимо, чтобы вето-игроки по крайней мере не возражали.
Максим Курников: Так это же народ избрал!
Екатерина Шульман: Совершенно верно. Если бы народ их не избрал, то, как вы понимаете, и разговоров бы никаких не было, и согласовывать было бы нечего, а теперь всё-таки есть чего. Соответственно, некоторые люди мандаты будут сдавать, некоторые люди будут их оставлять при себе. Поэтому полного списка фамилий в нашем распоряжении нету. Тем не менее, что мы уже прямо сейчас видим? Напомню слушателям тот печальный факт, давно нам известный, что экспертные прогнозы — все сбываются... но они такие скучные, что их никто не вспоминает, включая даже самих экспертов. Это первое проклятие экспертного прогноза. А второе состоит в том, что когда люди слушают его, они слышал обыкновенно что-то своё.
Так вот, если вы помните, в наших эфирах (ещё задолго до начала парламентской выборной кампании) мы говорили, что наиболее вероятный сценарий её финала — это некоторое масштабирование на федеральном уровне того, что произошло на выборах в Московскую городскую думу в 2019 году. А именно, что имелось в виду и что разъяснялось? Три вещи, предполагали мы, должны произойти: сохранение лояльного большинства, как в Мосгордуме; изменение пропорций, как в Мосгордуме; некоторое уменьшение этого лоялистского ядра и некоторое увеличение оппозиционных фракций; и появление новых лиц, новых людей, которых раньше не было в составе…
Максим Курников: «Новых людей».
Екатерина Шульман: Ну или «людей новых», которые... люди — новые, в смысле ранее не избиравшиеся, не принадлежащие обязательно к одноимённой партии, фракции «Новые люди» — будут воспринимать свою новую позицию как более публичную. И новый парламент, притом, что лояльное большинство в нём будет сохранено, будет более видимым, заметным, гласным — и в этом смысле чуть более похожим на парламент, каким его задумал бог. Прошло время. В общем, приблизительно именно это и произошло. Когда люди слышат, что будет «как было в Мосгордуме в 19-м году», они думают, что будут массовые протесты, все поддержанные «Умным голосованием»…
Максим Курников: «Яблоко» должно быть значит.
Екатерина Шульман: …«Яблоко» пройдёт. Нет. Вот эти три фактора предполагались нами как вероятные — вот они, собственно говоря, и произошли. У нас фракция «Eдинaя Poccия» уменьшилась. Фракция КПРФ у нас выросла. Чуть-чуть подросла фракция «Eдинaя Poccия», ЛДПР очень сильно потеряла, лишившись своего статуса главной «партии второго выбора», главной партии протестного голосования. Вот те люди, которые хотели проголосовать назло, голосовали за ЛДПР,— они стали голосовать за КПРФ. КПРФ прибавило довольно много. И появилась впервые с 2003 года пятая фракция, что тоже эти парламентские пропорции, которые чрезвычайно важны для внутрипарламентского распределения должностей, зон ответственности и, соответственно, ресурсов — вот появилась пятая фракция. Она небольшая, в 13 человек, но тут она важна как парламентская единица: её появление влечёт за собой другое распределение мест в президиуме думы, в совете Думы и среди комитетов. Как будут распределяться комитеты, мы ещё увидим. Это важно, мы об этом скажем, потому что законотворчество — предмет нашего неизменного интереса. Обратим пока внимание на следующее обстоятельство. КПРФ прибавила, действительно, на этих выборах. И это мы даже сейчас не говорим о роковой теме фальсификаций. Хотя прошли сейчас выборы в бундестаг, закончились. Ряд моих знакомых наблюдателей ездили туда наблюдателями и буквально горючими слезами зависти заливались.
Максим Курников: А что это они? Видеонаблюдения у них тоже нет.
Екатерина Шульман: Видеонаблюдения у них нет... У них человеческое офлайновое наблюдение есть.
Максим Курников: Дистанционное голосование чуть ли не 40%.
Екатерина Шульман: По почте. Не электронное. Наблюдателей везде пускают. Считают в их присутствии. В туалете не запирают никого. И результат такой симпатично разнообразный. Особенно горькими эти слёзы делает осознание того факта, что при всех особенностях наших избирательных кампаний — при недопуске, при контроле за финансированием, при контроле за медиапространством — если бы хотя бы посчитали так, как проголосовали, то велика вероятность того, что у нас был бы очень хороший результат. То есть смотрите: две партии набирают много и, условно, по 30%. Одна из них консервативная, другая — левая. Одна из них —партия статус-кво и долго сидящего, небезосновательно популярного лидера. А другая — это партия, с одной стороны, с некоторой консервативной составляющей, поскольку она определённых избирателей отсылает с прошлому, и, с другой стороны, партия левой молодёжи, которая таким образом другой ногой приветствует будущее. И вокруг них располагается некий венок из партий более малых, которые, не обладая большими пакетами голосов, тем не менее, держат ключи от будущей коалиции. Дальше начинается счастливая и разнообразная парламентская жизнь всем на зависть. Мы бы тоже могли с вами…
Максим Курников: Вы что, хотите, как в Берлине?
Екатерина Шульман: Да, мы очень сильно хотим, как в Берлине. Судя по поведению избирателей, наблюдателей и политических групп, наше общество созрело и перезрело уже для такого рода взрослой, не имитационной, политической жизни. И поверьте, нам бы это всё тоже пришлось чрезвычайно кстати. Вместо этого мы имеем тот состав, который имеем. Этот состав смутными очертаниями — или даже в большей степени своими отличиями от предыдущего — как бы показывает нам направление, в котором сдвинулось общественное мнение. То есть он смутно повторяет, но только неточно, черты тех групп, которые голосовали за ту или иную партию. Это что касается фальсификационной составляющей происходящего.
Возвращаясь к КПРФ (и не отходя от темы фальсификаций, потому что она будет с нами), КПРФ переживает тот процесс, о котором мы тоже много говорили: она наливается живой электоральной кровью. Она пользуется усиленной народной поддержкой, и эта поддержка начинает вступать в противоречие с теми параметрами, которые определены для системной оппозиционной парламентской партии её договорённостями с федеральным политическим менеджментом. То есть системность системных партий состоит не только в том, как многие думают, что они голосуют как-то правильно... или воздерживаются от активных протестов, если не голосуют. КПРФ и в прошлом созыве не поддерживала многие ключевые для власти решения или даже голосовала против, но этим её протестность и ограничивалась. Так вот, системность системных партий ещё и состоит в том, что они не выходят за пределы определённых им электоральных делянок: не набирают меньше, но и не набирают больше.
Максим Курников: Меру знают, в общем.
Екатерина Шульман: Совершенно верно. Вот, кстати, все эти драмы при подсчёте голосов, они почему были необходимы? Потому что нужно было в эти электоральные делянки рассовать партии, которые туда уже не лезли. Одна сдулась, другая раздулась, остальные как-то поменялись. А нужно было хотя бы сделать вид, что поменялось не так много, как на самом деле изменилось с 2016 года.
Далее КПРФ начинает разрываться между необходимостью соблюдать эти договорённости и давлением снизу. Этот процесс накладывается на тот факт, что партия, как и вся Россия, вступила в период транзита власти, и по той же самой причине есть лидер, которые не молодеет, есть богатое наследство, есть за что подраться, есть неизбежный переход, есть разные фракции внутри партий, которые этот переход видят по-разному. В общем, неспокойно будет в этом самом коммунистическом королевстве, если можно так выразиться,— это совершенно нелепая формулировка. Но будет неспокойно ещё некоторое время.
Максим Курников: Екатерина Михайловна, а вот Геннадий Андреевич себя правильно вёл на встрече с президентом? Он как-то не сильно вроде ругался, но и…
Екатерина Шульман: Геннадий Андреевич очень опытный человек, опытней нас всех, вместе взятых в силу возраста своего почтенного. Если он выжил в этой негуманной политической среде столько десятилетий, то, наверное, он понимает, как именно надо себя вести. Положение его — не сахар. Сказать на встрече с президентом: «Партия не признает итоги голосования» — это как-то смелости большой требует, скажем так, и влечёт за собой последствия. Опять же... всё можно, понимаете? «То, чего жаждет душа твоя, о человек, возьми и заплати положенную цену». Можно всё. Вопрос, можешь ли ты это себе позволить? Поэтому от открытых деклараций такого типа он всё-таки воздержался. Но что-то про то, что электронное голосование в Москве как-то уж совсем сомнительное вышло, он сказал. То есть он не отрёкся полностью от своих соратников, которые в это самое время на центральных площадях Москвы бились за свои мандаты.
Что касается злосчастного электронного голосования, которое спустя неделю после выборов приобретает, видимо, статус главного скандала этой выборной кампании. Это интересная история на самом деле, будет тут за чем последить в ближайшее время. Чем она интересна? Если снаружи представляется, что есть какая-то общая властная машина, которая вот прямо едет на бедного гражданина всей своей тяжестью, изнутри это выглядит немножко не так. Не то что я сижу там внутри и прямо вижу, как оно выглядит. Но об этом можно судить по ряду признаков.
Когда Элла Александровна Памфилова говорит, что будет создана федеральная онлайн-платформа к следующим выборным циклам, то для гражданина, недовольного результатами, это звучит как особо циничное издевательство. Мол, «что бы вы там ни протестовали, мы всё равно по всей стране это проведём». На самом деле, насколько я понимаю, имеется в виду немножко не это.
Максим Курников: Что не будет московской системы.
Екатерина Шульман: Совершенно верно. Электронное голосование проходило на этих выборах в ряде регионов. Нигде, кроме Москвы, оно не показало такой разницы с земным, человеческим, антропогенным голосованием. Более-менее были те же самые результаты. Так же как и на конституционном волеизъявлении в 2020 году электронное голосование показало более оппозиционный результат, чем голосование бумажное. Что естественно: электронное голосование — «дело молодых, лекарство против морщин», это такая новая штука и, наверное, молодые избиратели больше имеют просто даже технических навыков для того, чтобы к нему присоединиться.
В регионах, которые голосовали электронно на этих выборах, результаты были объявлены сразу и не вызвали ни у кого, насколько мне известно, никаких особенных вопросов и возмущений. Потому что не было задержки с объявлениями и не было разрыва со всеми остальными результатами. То есть не было такого, что люди выиграли округ на бумаге, а в виртуальном пространстве немедленно его проиграли.
Этот скандал, который будет, судя по всему, долгоиграющим — почему он будет долгоиграющим? — мы видим активность, не только активность коммунистической партии по его отмене, мы видим создание некоего объединённого комитета из коммунистов и не коммунистов, из проигравших кандидатов разных партий, которые ставят себе целью добиться или отмены результатов, или нераспространения это «ядерного оружия» на всю остальную Россию.
Есть петиция на change.org за отмену результатов ДЭГ в Москве. А есть несколько судебных исков, которые воспринимаются настолько всерьёз, что от подачи иска вице-спикером Государственной думы Иваном Мельниковым его отговаривала московская полиция, заблокировав его кабинет. Что тоже не каждый день увидишь. Слава богу, что они не в Думе решили его блокировать. Это бы конечно прибавило славы отечественному парламентаризму и напомнило бы времена 1993 года. Пока до такого не дошло. Но в его партийную приёмную полиция всё-таки пришла.
Между тем кандидат Михаил Лобанов, московский молодой коммунист, который баллотировался от округа МГУ, сумел прорваться и свой иск всё-таки подал. Также есть, насколько я знаю, два проекта в Мосгордуме от Тиманова Михаила и от депутата, который не прошёл,— от Митрохина. Они подают два законопроекта о том, чтобы запретить ДЭГ в Москве. Из всего этого может процедурно ничего не выйти, и, скорее всего, ничего не выйдет. Мне, кстати, непонятно, зачем мешать кому-то подавать иск. Неужели есть сомнения в судебном решении? Как-то это, я бы даже сказала, подозрительно. Но это позволит держать тему, что называется, «в повестке».
Если участники этого скандала сумеют сделать его долгоиграющим, с одной стороны, компрометирует идею электронного голосования, с другой стороны — компрометируют идею именно московского электронного голосования, проводящегося на московской же платформе. А есть,— по крайней мере, готовится — альтернативная федеральная платформа, которую будет изготовлять «Ростелеком». То есть смотрите, что получается.
Представьте, что вы федеральный политический менеджер, который готовил эту прекрасную игрушку к 2024 году, когда вам нужно будет произвести некое электоральное действие в условиях ещё меньшей популярности, чем сейчас. То есть ещё более трудную штуку нужно будет провернуть. У вас к тому моменту граждане будут готовы голосовать уже совсем за любого кандидата, либо не за того, которого вам надо переизбрать.
Поэтому вы изобретаете гиперболоид чудесный, который позволит, наконец, реализовать мечту любой электоральной автократии, то есть отделиться от граждан. Автократиям граждане вообще мешают. Тоталитарные системы любят граждан, они их перерабатывают на мыло, валюту, на военную технику, на что-то такое. Демократиям нужны граждане, потому что их участием они, собственно, движутся. Автократиям граждане совершенно не нужны. Их корми, они недовольны, они высказываются, они голосуют не так, как надо. Так вот, заменить их ботами — это идеальное совершенно решение.
И всё у нас шло гладко, хорошо и тихо, все вроде как-то даже особенно не возражали. А если и возражали, то один казус Юнемана, который проиграл в Мосгордуме из-за электронного голосования, как-то недостаточен. И тут в вдруг у вас мэрия Москвы, как вам кажется с вашей позиции, обуянная жадностью, не желающая хотя бы один или парочку мандатов бросить людям, чтобы они успокоились, желает вот прямо весь свой список непременно провести в Государственную думу. Понимаете, ведь те люди, в интересах которых всю ночь кто-то там трудился, это же не все кандидаты от «Eдинoй Poccии». Это депутаты из списка Собянина, который он накануне опубликовал. Вот они все и прошли. Притом, что не то 8, не то 11 из этих 15 проигрывали бы, если бы не электронное голосование. То есть эти 15 человек на сундуке получили свои мандаты. А прекрасная идея, которую вы, гипотетический генеральный менеджер готовили к 24-му году, скомпрометирована, как сейчас кажется, безнадёжно. Хорошо ли это?
Максим Курников: Перед кем это скомпрометирована безнадёжно? Я слышал, как Дмитрий Сергеевич Песков и Владимир Путин лично говорили: «Хорошая идея».
Екатерина Шульман: На самом деле идея хорошая. Вот теперь приходится говорить такие вещи. И дальше придётся ещё что-то придумывать, чтобы загладить память об этом неприятном эпизоде. На самом деле, если бы московское электронное голосование прошло замечательно, то его все равно у Москвы бы, я думаю, забрали, потому что такой прекрасный инструмент оставлять в руках любого субъекта — это как-то рискованно. Ну а если прошло плохо, то тем более.
Говоря о субъектах и о том, чего можно, чего нельзя оставлять в их руках, должны мы сказать ещё о следующем законотворческом событии. Новая Дума ещё не расселась, но законотворческая активность уже выросла.
Максим Курников: Клишас — Крашенинников.
Екатерина Шульман: Тут напомню с точки зрения регламентной, что у нас по закону не может быть такого момента, когда страна совсем лишена депутатов. Это же невозможно жить так, как вы понимаете. Поэтому, пока новые не взяли мандаты, старые мандаты действуют. Более того, с этой точки зрения де-юре продолжается 7-й созыв. Это я объясняю, чтобы никто не удивлялся, что какие-то депутаты что-то вносят. Они не бывшие, они вполне действующие. И двое из них, часто упоминавшиеся в нашем эфире, два «всадника конституционного апокалипсиса» Клишас и Крашенинников — сенатор и депутат — внесли у нас новый, масштабный, надо сказать, законодательный акт в Государственную думу. Это новая версия закона об общих принципах организации региональной власти (это неточное название законопроекта, но так, чтобы было понятно его содержание). Это масштабный законодательный акт и просто большой по объёму проект федерального закона. В нём 179, по-моему, страниц. В нём много разных интересных положений. Почему нужен новый закон? Новый закон нужен, как объясняют инициаторы, по необходимости реализации положений изменённой Конституции. То есть сейчас старый закон, который действовал. Он перестаёт действовать. Вместе с ним отменяется большое количество действующих законодательных актов. Если вы посмотрите соответствующий список в пакете документов, который внесён, то вы увидите там много-много всего, что ещё предстоит отменять или изменять. Так что работы будет ещё много.
Максим Курников: Заодно можно и Собянину третий срок разрешить.
Екатерина Шульман: Так вот, слушайте. Что, собственно, в этом законе? В нём есть то положение, на которое вы обратили внимание, и на которое обратили внимание все. Тут хочется злобно сказать, что журналисты читают только заголовки, но на самом деле — нет. Если вы посмотрите, как написано об этой новации на сайте Государственной думы и что написано в пояснительной записке к самому законопроекту, вы именно этого положения, о котором вы говорите, не найдёте. О чем идёт речь? Речь идёт о том, что в новом проекте закона не упоминаются ограничения для глав субъектов федераций занимать свою должность более двух сроков подряд. То есть это ограничение уходит у нас.
Максим Курников: То есть они не то что новый написали. Они, наоборот, просто убрали то, что было.
Екатерина Шульман: Убрали старое. Соответственно, это требовало некоторого внимания.
Максим Курников: Найдите 10 отличий.
Екатерина Шульман: Да-да, найдите 10 отличий, совершенно верно. Вот одно из значимых отличий — это вот оно. Для чего это может быть сделано? С одной стороны, у нас попытки обнулить все сущее, остановить время, они законодательно очень заметны. У нас, как вы помните, и 70 лет отменили, предельный возраст для госслужащих и президенту, правда, только действующему…
Максим Курников: Вечно 69 ему будет теперь.
Екатерина Шульман: Да, всегда будет теперь 69, всегда 5 часов вечера, всегда время пить чай, как у Безумного Шляпника и Мартовского Зайца. Вот так они будут пересаживаться вокруг стола, пока чистая посуда не закончится. Как вы помните, когда Алиса задала этот вопрос: «А что вы будете делать, когда пройдёте полный круг?», то Мартовский Заяц сказал: «Давай поговорим о чём-нибудь другом». Автократии не любят таких вопросов. Так вот, зачем и почему это должно было произойти? Во-первых, по той же причине страха перед будущим. Два врага у автократий нашего типа: население и время. Вот если бы граждан не было и время остановилось — как хорошо бы жилось! Другая причина, более прикладная и менее идеологическая. Существует некоторое количество глав субъектов, у которых действующий срок является вторым, а заменять их как-то не на кого и как-то боязно. И дело даже не в том, есть ли на кого их заменить. Когда время подойдёт, может быть, их и поменяют, это не исключено. Но важно послать сигнал, что они могут продолжать сидеть на своей должности. Это, кстати, ведь и президента касается. Важно, чтобы, как он сам выразился, элиты «не рыскали глазами» по лицам. Важно, чтобы все поверили в это остановившееся время. Кроме того, тут есть ещё один аспект. Некоторые из действующих губернаторов рассматривали свои должности как некие трамплины перед возвращением в Москву на более высокий федеральный пост. То есть предполагалось,— хотя не очень понятно, кем предполагалось, но как бы так говорилось,— что вот сейчас они себя проявят, как-то они осчастливят вверенные им территории. После этого из заберут обратно в Москву, и там-то уж практически не будет предела их карьерному росту.
Максим Курников: Министерский портфель как минимум.
Екатерина Шульман: Для этих людей новость о том, что ограничения на два срока больше не будет, она, я подозреваю, немногим более радостная, чем новость для Алексея Навального, что срок его сидения тоже может быть продлён по желанию.
Максим Курников: То есть ссылка может быть вечной.
Екатерина Шульман: Сидеть будете неизвестно сколько — это сказано много кому. В этом смысле они тоже должны понять, что совершенно не факт, что у них есть какой-то финал этой легислатуры. Среди глав регионов, которые выглядят незаменимыми и у которых идёт второй срок, называется чаще все Москва и Московская область, Чечня, понятное дело; родная моя Тульская область, кстати (на второй срок переизбрался действующий губернатор). А дальше как? Татарстан также нельзя не назвать. То есть: есть такие территории, в которых было бы опасно — но в Туле опять-таки, насколько я знаю, ничего не опасно, у нас места тихие, но тем не менее — могло бы быть опасно в некоторых из названных регионах, если бы могущественные группы интересов знали, что у губернатора наступит какой-то предел через некоторое время, незадолго до которого нужно было принимать решение. Что ещё, кроме этого значимого положения есть?
Сказать, что там выстраивается какая-то стальная вертикаль от неба до земли, которая не была выстроена дальше, пока нельзя. Там говорится о том, что есть единая система публичной власти, которая включает в себя все три уровня. Но покушений на существующие — весьма небольшие — права местного самоуправления, я оттуда не вычитала.
Максим Курников: То есть они уже до этого были произведены.
Екатерина Шульман: Есть такое дело. Мы будем ждать и нового закона о местном самоуправлении. Логично будет, что он появится. Есть некоторые интересные изменения в законотворческой процедуре. Но я не буду вас занимать сокращением срока рассылки законопроектов: это вряд ли кого-то интересует, кроме меня. Скажу только, что на уровне субъектов — прокуроры субъектов Федерации получают право законодательной инициативы и смогут вносить законопроекты.
Максим Курников: Удивительно, что не было.
Екатерина Шульман: Интересно, появятся ли такого рода полномочия у них на федеральном уровне? Вдруг у нас Генеральная прокуратура станет тоже субъектом права законодательной инициативы? Ещё что показалось мне интересным: Госсовет упомянут в качестве органа, в который региональные органы публичной власти могут обращаться за разрешением своих разногласий и для проведения согласительных процедур. Не особенно понятно, как именно это будет происходить. И в самом законе о Госсовете этого не видно, но такое упоминание мы не можем пропустить.
Максим Курников: О каком событии ещё важно сказать?
Екатерина Шульман: Возьмём буквально минуту нашего времени для того, чтобы вернуться ненадолго к теме петиций и их эффективности. Мы упомянули петицию за отмену результатов голосования в Москве, также есть петиция за отмену законодательства об иностранных агентах (о нём мы говорили в прошлый раз). Она уже 140 тысяч почти набрала.
Я продолжаю советовать тем, кого эта тема интересует: подписывайте петиции, потому что что они оказывают влияние на процесс принятия решений. Одновременно хочу напомнить про другое наше с вами любимое занятие, а именно — расстановку дизлайков (или лайков) на сайте regulation.gov.ru, который есть масштабный государственный портал для публичного общественного обсуждения проектов, нормативных актов всех органов федеральной исполнительной власти.
Вышло исследование буквально сегодня. Краткое изложение его результатов опубликовано на РБК. Что люди сделали? Они выгрузили аж с 2015 года огромный массив нормативных актов, которые на regulation.gov.ru вывешивались, и исследовали траекторию их судьбы в зависимости от наличия дизлайков и комментариев. На этой платформе можно регистрироваться и оставлять там комментарии и всякие свои заключения. Так вот. Прямая корреляция была выявлена: при росте числа комментариев от 0 до 8, то есть всего 8 штук комментариев, вероятность положительного заключения Министерства экономического развития по проекту и, соответственно, вероятность того, что он станет когда-то действующим нормативным актом, падает с 85% до 45%, то есть ниже половины. А справедливости ради надо сказать, что это исследование касалось только тех нормативных актов, которые подпадают под процедуру ОРВ (оценки регулирующего воздействия). Это те, которые касаются экономической, финансовой и инвестиционной деятельности. Но, как мы видим на примере положения о регулировании просветительской деятельности, неэкономического законодательства это касается тоже. То есть проходят те, на которые никто не обратил внимания. Как только начинается какое-то внимание — вот на этом очень раннем этапе можно действительно вынудить инициаторов отозвать своё дитятко. Для законопроектов, подобных тому, о котором мы говорили до новостей, это, конечно, не работает, потому что ни на каком regulation.gov.ru их не вывешивают. Депутаты и сенаторы вносят когда хотят и что хотят, обладая свободой в реализации своего права законодательной инициативы. На сайте Думы нет таких дизлайков. И лайков тоже нет. Но тем важнее пользоваться этим инструментарием там, где он есть. Его мало где есть. Может быть, если туда набегут большие массы народа, то больше проектов, которые исходят от исполнительной власти, будут вносить через депутатов. Но и в Государственной думе сейчас есть, может быть, кому пошуметь разок-другой. Так что, граждане, пользуйтесь своим гражданским инструментарием. Его у нас не много, успеха он не гарантирует, но лучше, чем ничего.
Максим Курников: Страшно волнительный момент: премьера новой рубрики.
Екатерина Шульман: Правда.Рубрика «По понятиям»32:15 Понятие: абсолютизм, абсолютная монархия
Екатерина Шульман: Формулировка названия рубрики на совести радиостанции. Тем не менее, надо признать, что она, в общем, отражает её содержание. Что мы будем делать в этот части? Напомню, что у нас с осени 2017 года выходила рубрика «Азбука демократии», в которой мы объясняли в алфавитном порядке основные политологические и не политологические термины, то есть слова, в редких случаях словосочетания, которые имеют отношение к политической сфере. Таким образом, мы с вами прошли с 2017 по 2021 год полные 4 года обучения, закончив этот условный бакалавриат. Теперь время перейти на следующую ступень, где рассматриваемыми нами объектами будут уже не азбучные термины, а понятия, концепции, идеологемы, когнитивные искажения,— в общем, более сложные сущности, состоящие из терминов первой части, как из неких кирпичиков состоит более сложное здание.
В этой части нашего учебного процесса мы будем стараться следовать за алфавитным порядком, но не будем к нему так рабски привязываться, поскольку мы уже изучаем не букварь, мы уже перешли на следующую ступень познания. По счастью, сегодня нам не пришлось изменять алфавитному принципу, в котором есть своё обаяние, потому что та идеологема, о которой мы хотим поговорить, как раз начинается на букву «А».
Поговорим мы сегодня об абсолютизме или абсолютной монархии как исторической реальности и как об идее. Самое интересное, как обычно, кроется в этимологии. Нетрудно догадаться, что это французский термин с латинским корнем. Absolutus с латыни значит «неограниченный» или «безусловный», но корень внутри, — глагол absolvo — обозначает «отвязывать» или «освобождать». «Абсолютный» — это в наиболее точном русском переводе «отвязанный». То есть тот, кто берегов не знает. Это не совсем соответствует нашему пониманию абсолюта как философской концепции. Но смысловое ядро этого понятия в этом и заключается.
Что такое абсолютизм с исторической точки зрения? Это позднефеодальная форма правления, в которой власть принадлежит монарху всецело, насколько это возможно. Что значит, она ему принадлежит всецело? Чего нет при абсолютной монархии, и не может быть? Что есть в других формах феодального или постфеодального устройства?
Там не может быть представительного органа с полномочиями. А могут быть только органы сословного представительства — советники. То есть не может быть представительный орган, который может монарху что-то запретить или не разрешить. Он не является, как мы сказали в первой части, вето-игроком. Также не может быть того, что на языке советских учебников называлось «феодальной раздробленностью», то есть полновластных глав регионов. Это тоже не допускается.
Максим Курников: Никакого федерализма.
Екатерина Шульман: Да, монархия отрицает федерализм, стремится к централизации. Кроме того, не должно быть независимого суда — в том смысле, что нельзя оспаривать решение монарха в суде, нельзя на него в суд подать.
Такого рода формы являются не ранними и примитивными (в отличие, например, от восточный деспотий), а как раз поздними и развитыми. Абсолютизм победил в Европе на своём историческом отрезке, потому что показал большую эффективность по сравнению с предыдущими формами феодальной всякой цветущей сложности, вот этой раздробленности или, по крайней мере, неполного единства.
Максим Курников: Сложной системы вассалитета.
Екатерина Шульман: И сословного представительства с большими полномочиями. Часть историков это связывает с изменениями в классовой структуре (марксисты), другие связывают это с необходимостью постоянного ведения войн. То есть стала нужна регулярная армия — стали нужны укреплённые крепости и серьёзное вооружение.
Максим Курников: Вот вам централизация.
Екатерина Шульман: Вот пошла централизация, аккумуляция ресурсов, закрепощение населения. Это совершенно не русское изобретение, это много где пытались сделать, потому что, ну, хочется. Если нужны деньги на оружие, рекруты, люди, которые будут копать твою траншею, а потом её оборонять, то, конечно, очень выгодно их сделать тоже государственной собственностью. Под это дело подвёрстывается идеологическая основа, которая нас, собственно, с вами интересует.
Почему власть монарха должна быть такой абсолютной и почему это хорошо? Надо же как-то объяснить. У нас есть некоторое количество мракобесов различных и охранителей было в наших эфирах. В том числе и в нашей следующей рубрике, до которой мы надеемся дойти сейчас. Вкратце скажем, что для обоснования природы этой абсолютной власти необходимо, во-первых, доказать, что она лучше работает, чем предыдущая форма. Вот были феодалы-грабители, беззаконники, не было единого закона для всех, внутренние таможни, поборы, в каждой провинции свои правила...
Максим Курников: Два начальника — плохо, один — хорошо.
Екатерина Шульман: А вот теперь один начальник, общие для всех нормы и благодетельный, по возможности, просвещённый монарх, который желает своей нации добра. Он — не восточный деспот, который владеет полностью и имуществом своих подданных, и их телами. А почему, кстати? А потому что он, во-первых, в нашего христианского бога верует. И во-вторых, одушевлён общественным благом: поскольку у него нет никакого другого интереса, он власть получил по наследству, передаст по наследству. Что ему ещё нужно? Кроме того, чтобы жила страна родная, нет у него других забот. В основе легитимности абсолютной монархи лежит «священное право королей», которое покоится на религиозном фундаменте. Если мы верим в то, что есть некие нормы, установленные богом, а не человеческими договорённостями, то нам как-то легче становится поверить в то, что абсолютная монархия — правильный строй. Придя на смену, как это часто было в Европе, и религиозным, и феодальным войнам, абсолютизм действительно был более прогрессивной и удобной для граждан формой правления. При этом некоторые историки, должна вам сказать, считают, что абсолютные монархии, когда мы себе представляем, когда мы произносим эти слова — Габсбургов, Бурбонов, Стюартов — не были такими уж абсолютными, какими они пытались себя представить. То есть тут тоже не надо, конечно, поддаваться пропаганде, которой абсолютной монархии уделяет очень большое внимание. Феодальные оверлорды, всякого рода князья, они не так озабочены тем, чтобы себя рекламировать. Как только начинается централизованная монархия, начинается выстраивание идеологии. Тут «король-солнце», там «королева-девственница». Тут какая-нибудь родословная, уходящая в глухую древность, и там обязательно должен быть роскошный дворец, на который все любуются. Историки, которые не очень верят в абсолютизм, они задают следующий вопрос: «А если так у них было всё такое абсолютное, почему монархии всё время страдали из-за отсутствия или недостатка денег?». Если ты такой абсолютный, то почему ты такой бедный? Почему всё время не хватало? Почему Людовик XIV переплавляет свою серебряную посуду, потому что надо финансировать войну? Карл I английский сшибается с парламентом до такой степени по поводу денег, что они его вообще свергают.
Максим Курников: И, кстати — с парламентом, на секундочку! — абсолютный монарх.
Екатерина Шульман: То есть, существовал ли абсолютизм в тех формах, в каких он хотел себя представить? На это надо сказать, что у абсолютных монархов хватало денег до тех пор, пока они их все не тратили на какую-нибудь ту или иную — военную обычно — историю. Это с одной стороны. С другой стороны, есть ещё такой аргумент, что абсолютная власть над жизнью и смертью,— она касалась тех подданных, которые сами всё время мелькали перед глазами