«Статус» S05E04 Status S05E04 by (Ekaterina Schulmann) Lyrics
[Просветительская программа «Статус», сезон 05, эпизод 04 (Status Show, S05E04)]
Максим Курников: Добрый вечер! «Статус» в эфире. Максим Курников и вместе со мной в студии — Екатерина Шульман. Здравствуйте, Екатерина Михайловна!
Екатерина Шульман: Добрый вечер!
Максим Курников: И мы, учитывая, что много сегодня придётся говорить о выборах, не откладывая ничего в долгий ящик, переходим к первой рубрике.Рубрика «Не новости, но события»03:28 Рубрика «Не новости, но события»
Екатерина Шульман: Не оттягивая долгого ящика и не откладывая удовольствия, поздравляем дорогих слушателей и самих себя, что у нас более-менее есть новый состав VIII созыва Государственной думы. Какой бы он ни был, нам с ним какое-то время жить и работать.
Прошлый выпуск у нас был последний перед выборами, мы говорили об их особенностях, о том, как прошла кампания, о том, как происходит административная мобилизация, о том, каковы наши ожидания относительно хода голосования и его результатов. Теперь у нас уже этот ход голосования завершился. Мы имеем состав. Тут нужно несколько оговориться. Мы имеем от ЦИКа распределение мест. Поскольку много было цифр и многие граждане, включая меня, не сразу смогли в этом разобраться, я думаю, что имеет смысл нам всё-таки их произнести.
ЦИК сказала нам, сколько кресел получает какая партия. И в пятницу, насколько я понимаю, нам обещали сообщить ещё и поимённый состав. Почему это не совсем одно и то же? Почему мы не знаем сейчас по именам всех наших 450 народных избранников?
Во-первых, я не видела списка одномандатников, сведённого воедино с тем, чтобы можно было посмотреть по фамилиям, кто у нас эти 225.
Что касается партийных 225, то с ним ещё всё сложнее и, я был сказала, флюиднее — всё более текуче. Потому что, как вы понимаете, у партии есть федеральная часть списка и есть региональная часть списка. Соответственно, партия, которая преодолела 5 % барьер, проводит свою федеральную часть. Мы с вами, кстати, говорили до выборов, что преодоление 5 % барьера — это от 11 до 15 мандатов в зависимости от того, сколько у вас будет после запятой.
Мы видим, что наша революционная партия «Новые люди», пятая партия в Государственной думе, чего мы не видали с после 2003-го года (у нас всегда было 4 партии в Думе), в 2003 году четвёртой партией была «Родина», потом установилась уже партия «Eдинaя Poccия» в качестве четвёртой. И вот созыв за созывом с несколько разными, не очень сильно меняющимися соотношениями эти 4 партии у нас и заседают.
Сейчас их у нас 5, и мы посмотрим, каким образом это изменит расклад. Так вот, что касается федеральной и региональной части. Если у партии больше 5 %, то она может ещё какую-то часть своих региональных списков тоже в Думу провести. В региональных списках, как и в федеральных, бывают люди, невежливо называемые «паровозами», то есть те, которые в списке-то значатся, а в Думу не пойдут. Это не считается у нас обманом избирателя, хотя, в общем, что-то двусмысленное в этой практике есть. Ну если бы это было самое двусмысленное, что есть в наших электоральных практиках, мы бы об этом подробнее поговорили. Пока мы просто скажем, что неизвестно, кто из федеральной части партии победительницы, а уж тем более, кто из региональных частей действительно возьмёт мандат…
Максим Курников: Там губернаторов половина.
Екатерина Шульман: Там много губернаторов, совершенно верно. В федеральной части есть два видных министра. Тут есть пространство для сюрпризов. Может быть, кто-нибудь возьмёт да и предпочтёт депутатскую деятельность министерской.
Максим Курников: Останется.
Екатерина Шульман: Может быть такое? Может. Может ли случится такое с губернаторами? Может и с губернаторами такое случится вполне. Другие менее известные депутаты тоже могут совершенно мандат не взять, потому что у них есть другое рабочее место. Тогда заднескамеечники проходят.
Максим Курников: Бывает ещё знаете как? Думали, что возьмут три мандата по какой-то территории «Eдинoй Poccии», а взяли два и надо подвинуть кого-то, потому что уважаемый человек.
Екатерина Шульман: Да, бывает и такое. Человек, может быть, думал, что он «проходной», потому что за ним ещё два «проходных». А оказалось, что он — последний «проходной», а для последнего «проходного» он недостаточно значим для партии, поэтому придётся ему cдавать мандат.
В общем, тут будут невидимые миру слёзы и закулисные драмы. Когда мы получим список уже с именами.
Максим Курников: Я был свидетелем такой драмы. Действительно драма, это трагедия в жизни человека, когда он думает, что он уже депутат, а на следующий день ему говорят: «Откажись!»
Екатерина Шульман: Мандат дорогого стоит. Это, наверное, даже ужаснее, чем думать ночью, что ты депутат, а утром узнать, что ничего подобного. Хотя, впрочем, не будем взвешивать эти страдания на чаше весов. Вернёмся к своим циферкам.
Итак, что у нас получается. 450 общих мест. «Eдинaя Poccия» — 324 кресла. Было — 243. Снижение. КПРФ — 57, было 42. Рост акции вверх. ЛДПР — было 39, стало — 21, самое значительное падение. «Справедливая Россия», о которой сожалели преждевременно — даже мы тут с вами рассуждали, как у них с 5-процентным барьером дело пройдёт — было 23 мандата, стало — 27.
Максим Курников: Прибавили.
Екатерина Шульман: Так что те, кто говорили, что эта трёхголовая структура как-то не особенно хороша, оказались не совсем правы. Не то что какая-то прибавочка, но всё-таки не падение.
«Новые люди» — не было нисколько, «никогда такого не было и вот вдруг…» — 13 мандатов. Из них, насколько я понимаю, ни одного одномандатника. Это все как раз чистые списочники.
«Гражданская платформа» провела одного одномандатника, он у неё и был.
Максим Курников: Давайте просто отметим, что под «Гражданскую платформу» всегда зачищаются округа, чтобы не дай бог, кто-то у «Гражданской платформы» этот один округ выиграл. Там никогда нет ни одного единоросса и так далее.
Екатерина Шульман: Ну, что ж, очень хорошо. Значит, какой-то очень нужный депутат. Вот он был… Это один и тот же человек?
Максим Курников: Да.
Екатерина Шульман: Ну, и хорошо. Партия «Родина» тоже имеет одного одномандатника, это Оксана Дмитриева, которую очень все будут рады видеть в Государственной думе. Я так точно буду рада.
В прошлой Думе у нас был один самовыдвиженец. Это был Владислав Ма́тусович Резник небезызвестный. Он на Алтае где-то выдвинулся и выиграл среди Алтайских гор.
Максим Курников: Потом примкнул.
Екатерина Шульман: Потом примкнул, естественно. Теперь у нас их 5 самовыдвиженцев.
Максим Курников: И они наверняка тоже примкнут.
Екатерина Шульман: Могут примкнуть. Возможно, что — были, по крайней мере, перед выборами такие рассуждения — а не вернуть ли в регламент Думы депутатские группы. Я напомню, что последние несколько созывов у нас были только фракции, то есть кто избрался по какому списку или от какой партии, тот в такую партию и обязан вступать. А раньше была такая вещь, как депутатские группы, которые депутаты сами могли образовывать, что называется, по интересам. То есть не входить во фракцию, а входить в эту депутатскую группу. Благодаря этому, конечно, повышается парламентское разнообразие, больше парламентских объединений. А парламентское объединение, как вы понимаете, — это место в президиуме, это посты в комитетах, это участие в разнообразных думских пакетных соглашениях.
Мне понравилось, как какой-то очень знающий эксперт высказала предположение, что партия «Новые люди» будет претендовать на должность вице-спикера. Вы знаете, она не может не претендовать на должность вице-спикера. Каждой фракции полагается по вице-спикеру. Там может быть некоторая битва по поводу того, кого будет два первых, из них особо значим один — первый, которые отвечает, собственно, за повестку, за законотворчество. Вокруг этого могут быть какие-то разговоры.
Что касается КПРФ, которая вроде как главный триумфатор этих выборов. Действительно, это максимальный её результат с 2011 года. В течение двух последних электоральных циклов они столько не получали. Когда в начале долгой выборной ночи появились первые результаты, те, кто за этим следил, заметили, что по мере прохождения с востока на запад постепенно уменьшался результат КПРФ, увеличивался разрыв. Но Дальний Восток и Сибирь, особенно Дальний Восток, которые традиционно голосовали за ЛДПР, все перекинулись на сторону коммунистов. Протестное голосование стало почти преимущественно голосованием за КПРФ. Причём как народное протестное голосование, так и городское.
Дальний Восток — регион не самый благополучный, не самый густонаселённый. Вот они проголосовали, потому что это был такой способ выразить свой протест, выразить своё недовольство. Я думаю, что именно по этой причине ЛДПР так много потеряла в этом созыве, потому что этот избиратель, который хотел показать фигу, он нашёл другой способ показать фигу, который кажется ему более действенным и адекватным.
Аграрный юг наш и южные национальные республики дают тот результат, который от них, собственно говоря, и ожидался.
Максим Курников: Саратов даёт результат.
Екатерина Шульман: Саратов. Вообще говоря, эти регионы электоральных аномалий, они же регионы «электоральных султанатов» совершенно не привязаны ни к какой этнической группе. Вот у «Голоса», первого в списке иностранных агентов без образования юридического лица, как они гордо о себе пишут, была замечательная аналитика: Группировка регионов по оценке уровня фальсификаций на чистые, относительно чистые, высокий риск фальсификаций, совсем высокий риск…
Максим Курников: Ну, это по прогнозу.
Екатерина Шульман: Это анализ на основании предыдущих выборов 2016—2018 года. А вообще, фальсификаторы бывают разных типов. Есть низовые ручные фальсификации, которые состоят в том, что вы вбрасываете — ну, не вы, я надеюсь, другие, нехорошие люди — вбрасывают пачки бюллетеней, либо уезжают на надомное голосование, приезжают с бóльшим количеством бюллетеней, больше, чем было подано заявок, либо вы заполняете незаполненные бюллетени, тоже распространённый жанр. Это фальсификации, так сказать, в урне. То есть вы добиваетесь того, чтобы у вас в урне был определённый результат. Дальше вы его считаете, как он есть и записываете его в протокол.
Отдельным чёрным списком в этой классификации «Голоса» перечислены регионы с традицией фальсификации протоколов. То есть там, где не считают, а вписывают в протокол те цифры, которые необходимы. Таких не так много по версии «Голоса». Действительно, это все республики, кроме Кемеровской области. Такие у нас регионы.
Максим Курников: У нас Кемеровская область в некотором смысле была такой, да… хуже, чем республикой долгое время.
Екатерина Шульман: Она была «Султанатом Султанатовичем» в высшей степени и продолжает даже им быть после смены руководства. То есть там эти традиции укоренились, что нехорошо. Можно было уже как-то прогрессировать в этом направлении.
Максим Курников: Зато, вы знаете, есть республика, которая приятно, наоборот, удивляет. Это Якутия. Это просто удивительно.
Екатерина Шульман: Да, Якутия у нас среди чистых или почти чистых перечислена, и, действительно, это так. Вообще, назовём те регионы, в которых КПРФ победила «Единую Россию». Это Якутия, это Марий Эл, тоже, кстати, республика. Это Хабаровский край, что неудивительно. Вот, кстати, ЛДПР там всегда набирала… Но теперь не набрала ничего особенного. НАО Ненецкий автономный округ. И если я не ошибаюсь…
Максим Курников: Ульяновская область.
Екатерина Шульман: Да, я смотрю Ульяновскую область. Мне кажется, что там КПРФ тоже должна была занять первое место.
Максим Курников: Ну, всё-таки родина Ленина.
Екатерина Шульман: Родина Ильича, да. Из удивительного. Ну, результаты республик Северного Кавказа удивительными как раз не являются. Было бы удивительным, если бы мы увидели там что-нибудь другое. Из удивительного, пожалуй, в этот раз — Ростовская область. Там, во-первых, было электронное голосование впервые проведено. Про электронное голосование мы с вами отдельно поговорим. И там были новые граждане России, недавно получившие паспорта, которых привозили туда в автобусах, вон они осуществляли своё право.
Максим Курников: А шо ж вас удивило? — спрашиваю по-ростовски вас?
Екатерина Шульман: Меня удивило, дорогие ростовчане, что вы… как бы это сказать-то, больше дали стране, чем можно было от вас ожидать.
Максим Курников: Так извините, если привезли прямо вот…
Екатерина Шульман: Ну да, собственно. Мы сначала указываем явление, а потом его причину. Ровно в этом она и заключается.
Что ещё нас интересует относительно процедуры? Как мы с вами и предполагали, явка невысока. Вообще, в момент закрытия участков нам ЦИК сказал, 45 % явка. Наутро подумал и сказал всё-таки — 51 %. Может быть, за счёт наших знаменитых электронных избирателей.
Максим Курников: Может быть, из-за границы подвезли, в конце концов, протоколы.
Екатерина Шульман: Ещё из-за границы подвезли. Как гласит главный лозунг этой кампании «Вот и переголосовали людей». Знаете, как в «Матрице». Там же было три группы политических акторов. В Матрице были люди, гуманоиды, были машины и были вирусы. Потом, кстати, машины присоединились к людям, если вы помните этот сюжет. У нас пока машины против людей — к вопросу об антропоморфности. Но посмотрим, как дальше дело пойдёт.
Максим Курников: Роботы.
Екатерина Шульман: Роботы-боты. Что касается, собственно говоря, явки. У нас явка были низкой, самой низкой из всей нашей парламентской истории на выборах 2016 года — 47 %. Как-то грустно было людям приходить. В 2011 году было 60 % явка, высокая она была. Была они и выше. То есть в начале 2000-х явка была более высокой. И мы с вами поговорим сегодня в предпоследней части нашей программы, почему бывает именно так.
Вообще по динамике численности фракций напоминает этот состав 2012 год. Разумеется, за тем исключением, что там 5, а не 4. И тогда у «Eдинoй Poccии» было большинство, но не было конституционного большинства. Тут она у нас конституционное большинство всё же сохраняет. Эта вот небогатая интрига: простое большинство или конституционное? Сердце замирает прямо-таки в ожидании! Она разрешилась в пользу, всё же, конституционного большинства.
Максим Курников: За счёт одномандатных округов, конечно, в первую очередь.
Екатерина Шульман: Про них тоже поговорим. Тем не менее, в чём сходство с 2011 годом? В том, что «Eдинaя Poccия» получила меньше, КПРФ получила больше. Тогда ещё прибавила сильно «Справедливая Россия». Теперь в роли «Справедливой России» у нас находятся эти самые «Новые люди».
Теперь по поводу того, как достигается это большинство. Вообще, главный алхимический процесс выборной кампании состоит в том, как превратить электоральное меньшинство в парламентское большинство. Причём, когда я говорю электоральное меньшинство, это не какие-то мои собственные фантазии о том, кто за кого голосовал, а данные опросов перед выборами, данные экзитполов, учитывая явку, при которой половина или больше половины не приходит и, учитывая то, что партия будущего парламентского большинство больше половины не получает, мы, естественно, имеем дело с меньшинством избирателей, которое, однако, формирует большинство в парламенте.
Как это достигается? Это достигается разными методами. Первый и главный из них — это недопуск каких-то опасных партии кандидатов. Но у этого метода есть своя оборотная сторона: если вы никого не допускаете, кто вам опасен, любые допущенные становятся опасными. Это, собственно, объясняет там тот удивительный фокус с КПРФ, который на этих выборах произошёл.
Далее способ обеспечения нужного результата — это изменение законодательной рамки. Напомним, что ни одного выборного цикла у нас не было, перед которым не менялось бы выборное законодательство. В этом году, в этом цикле это многодневное голосование, это надобное голосование по облегчённым правилам. Это электронное голосование, которое в виде эксперимента было нам явлено в 2019 году в Москве, а в 2020 году было на конституционном голосовании, по-моему, в Нижегородской области были и в Москве?
Максим Курников: В Москве по Конституции проголосовали меньше, чем общий результат.
Екатерина Шульман: Сейчас дойдём до электронного голосования, поговорим. На этих выборах оно было в Москве, в Севастополе, в Курской, Мурманской, Нижегородской, Ростовской, Ярославской областях. Мы видим расширение поля применения этого замечательного инструмента.
Далее, разумеется, средством достижения нужного электорального результата является контроль над публичным пространством, информационным полем и финансовыми потоками, чтобы кто не надо кого не надо не финансировал, а, наоборот, финансировал кого надо, чтобы контролировались медиа, чтобы никто относительно влиятельный не сообщал бы ненужной информации, а все сообщали бы нужную.
При таком наборе инструментов фальсификации являются уже неким завершающим жестом. Напомним, что ещё популярный метод состоит в административной мобилизации избирателей. То есть ненужных избирателей всячески отвращают всячески от участия, а нужных избирателей, наоборот, привозят. Это все эффективный набор инструментов в это коробке инструментов, который действовал годами.
Что пошло не так в этом цикле при том, что мы имеем наше вожделенное конституционное большинство, притом, что не случилось опрокидывающими выборами, мы, в общем, и не ожидали. Мы двух вещей не ожидали по итогам этой кампании — это опрокидывающих выборов (напомню, что это ситуация, при которой партия большинства это большинство теряет, уступает кому-то другому), и мы не ожидали и продолжаем не ожидать массовых протестов по их итогу, таких, какие были в 2011 году. Сейчас не будем углубляться, почему мы не ожидаем. Но сейчас не будем углубляться, почему, но вот не ожидаем. Пока не видно.
Тем не менее, что случилось? Произошли следующие вещи, которых мы тоже тут ждали. Сохранение большинства. Второе: изменение распределение мандатов. Кто-то получил меньше, кто-то больше. Прежняя структура не воспроизведена. И третье: появление нового участника. Этого мы тоже ожидали с высокой долей вероятности и оно, действительно, случилось. Почему оно должно было произойти, почему нельзя было эту прекрасную 343-мандатную Думу с привычными 4 участниками, с тремя совсем маленькими фракциями нельзя было воспроизвести? Это вопрос для тех, кто любит говорить: «Да они чего хочешь нарисуют». Они много чего нарисуют. Но, как ни странно это звучит, эта поплывшая структура новой Думы мутно и неточно, но отражает сдвиг, который произошёл в общественном мнении 2016 года.
У нас есть разные расчёты, каков мог бы быть результат за вычетом фальсификаций. Есть математические способы очистить результат от аномальных голосований. Что такое аномальное голосование? Это сверхвысокая явка, при которой одновременно вырастает процент за первую партию.
В самой по себе высокой явке нет ничего плохого, кроме хорошего, но по статистической вероятности при высокой явке не должна меняться структура голосов. То есть если у вас на небольшой явке столько-то за одну партию, один процент, другой — за другую, то подозрительно (по меньшей мере, при росте явки), что у вас растёт только одна партия, а все остальные — не растут или даже снижаются.
Так вот. Если очистить все эти анормальности, то, — говорят нам люди, занимающиеся электоральной статистикой, — примерно равный результат этих двух партий: КПРФ и «Eдинoй Poccии». Кто говорит 35 и 37, кто говорит, 37 и 38.
Максим Курников: Вокруг 35.
Екатерина Шульман: Это выглядит правдоподобно, потому что мы с вами много раз говорили про пресловутое лоялистское ядро размером в 30 %. Оно может вырасти на выборах, потому что люди присоединяются к победителю, это естественно. Но сильно перепрыгнуть через самого себя без посторонней помощи затруднительно. Кстати, если бы у нас не такие робкие фокусники сидели бы в наших управляющих структурах, то мы бы с вами, — если бы имели такой результат, если его, действительно, считать натуральным, органическим результатом, — то мы бы приблизились бы к вполне здоровой двухпартийной структуре. То есть мы бы имели парламент, в котором есть две крупные фракции. Одна фракция — левая (в которой, в свою очередь, внутри происходит борьба между подпартией «советской ностальгии» и новыми молодыми социал-демократами, и молодые социал-демократы побеждают ходом времени, потому что они просто моложе). И партия статус-кво, партия стабильности, которая тоже имеет право на свои 35–37 %, потому что пока народ не голодает в массовом порядке и пока функционирует городская инфраструктура, жизнь, в общем, продолжается, позиция «давай оставим всё как есть, счастливых бог не судит», как в известной песне, она вполне найдёт себе сторонников, особенно если она поддержана действующим начальством.
Максим Курников: Хотя вы сейчас сразили всех, конечно, цитатой из Овсиенко…
Екатерина Шульман: Да, точно, Овсиенко.
Максим Курников: Но, тем не менее, одномандатники разве не выровняли бы все равно ситуацию?
Екатерина Шульман: Зависит от того, кого допускать и как считать. Конечно, парламентское большинство и конституционное большинство добирается при помощи одномандатников. Тут мы видели следующую ситуацию. Во-первых, возросшее в думе количество самовыдвиженцев произошло оттого, что партия власти время от времени стеснялась выставлять кандидатов от своего имени и выставляла их в качестве самовыдвиженцев. Кроме того, тут уж мы переходим к увлекательной теме электронного голосование, которое помогло партии власти приобрести, кто говорит, сразу 15 мандатов в Москве, а кто говорит меньше…
Максим Курников: От 8 до 15.
Екатерина Шульман: Смотрите, о чём мы с вами говорим. Мы говорим о разрыве между результатами на земле бумажного голосования, офлайнового голосования и результатами электронного голосования. На земле в офлайне 8 округов из 15 московских округов получали кандидаты, поддержанные «Yмным гoлoсoвaнием», то есть кандидаты от «Яблока», «Справедливой России», в основном от КПРФ. Сам Алексей Навальный сообщает нам, что в 11 округах из 15 они бы победили. Опять же, смотря как смотреть... Что мы точно видим? Мы видим, действительно, в электронном голосовании подозрительный разрыв между поддержкой офлайновой и поддержкой онлайновой. Если бы речь шла о том, лоялисты регистрируются и голосуют онлайн, а оппозиционеры ве голосуют ногами, то это объяснило бы нам, почему эта поддержка меньше. Но это не объясняет нам, почему результаты за ЛДПР, «Новых людей», «Справедливую Россию» и «Яблока» не сильно различаются онлайн или офлайн, а вот результаты за две только партии, их кандидатов «Единую Россию» и КПРФ различаются радикально.
То же самое мы можем сказать по округам. Кандидатуры от других партий поддержаны может быть равномерно, как электронным избирателем, так и мясным, физическим, а вот с этими двумя кандидатами наступает то, что называлось у нас на выборах 2018 года «владимирский перевёртыш», когда меняются результаты. Во Владимире они просто две пачки перекладывали местами…
Максим Курников: То есть не просто у кого-то вырастает, а у кого-то растёт, а у кого-то уменьшается.
Екатерина Шульман: Такое ощущение, что они меняются местами. Ну, и, конечно, довольно сильный удар по доверию к электронному результату в Москве нанесла эта очень длительная задержка с публикацией результатов.
Мы с вами об электронном голосовании говорили много в этих эфирах и теоретической точки зрения и точки зрения его практического применения. Я говорила о том, что у меня нет оснований, которые позволили бы мне определенно сказать, что электронное голосование есть инструмент фальсификаций. Но по итогам того, что произошло в Москве, я могу сказать следующее: это политический процесс (голосование и выборы), соответственно, его достоинства и недостатки политические, а не технические. Поэтому говорить о том, что я не могу тут выносить суждения, потому что я не знаю, как это устроено с точки зрения программного обеспечения, — это примерно то же самое, что я не могу суть о том или ином человеке, потому что я не знаю, как его геном расшифровывается. Я не знаю…
Максим Курников: Как функционирует его селезенка, например.
Екатерина Шульман: Мне этого знать не надо. Я вижу следующее: ключевая проблема здесь — это проблема доверия. Результаты электронного голосования берутся ниоткуда и не проверяются никак. В отличие от любого, самого дикого «электорального султаната», в котором могут быть теоретически и даже иногда бывают наблюдатели, тут их нет и не существует. Я прочитала немножко про эти ноды (это точки входа для наблюдателей, которые электронным образом могут посмотреть, как это происходит). Ноды были отключены в 8 часов вечера 19 сентября, когда выборы закончились. Оператором электронного голосования является не ЦИК, а ФСБ (к вопросу о том, кто у нас теперь политический менеджер). Мастер-ключ у них.
Максим Курников: Там типа код был в общем доступе, каждый мог теперь уже без этого нода заходить.
Екатерина Шульман: Ну, вот наблюдатели говорят, что после 8 часов никак нельзя было зайти.
Максим Курников: Да, сегодня подробно об этом рассказывали.
Екатерина Шульман: Результаты выдаются в максимально агрегированном виде. ещё раз повторю, не влезая во всякие технические подробности, есть люди, которые в этом разбираются больше меня, должна сказать…
Максим Курников: И они расшифровывают как раз сейчас…
Екатерина Шульман: Они расшифровывают. В такой ситуации низкого доверия лучше бы ничего этого не было. Эти сомнения, эти подозрения, эти странные результаты, то, что люди получают мандат на основании только электронных данных притом, что на Госуслугах много чего есть интересного. Люди, связанные с МФЦ, понимаете, знают, что есть целые дома-призраки, населенные людьми, у которых есть аккаунт на Госуслугах, но которых не существует физически, так что, скажем так, мое мнение сформировано по итогам того, что случилось.
Екатерина Шульман: Завершая эту тему, долго можно очень говорить о том, что произошло, мы ещё об этом говорить будем…
Максим Курников: Бесконечно.
Екатерина Шульман: Практически бесконечно. С Думой этой нам ещё предстоит иметь дело. Мы будем говорить о том, как там распределятся посты, комитеты, какова будет законотворческая повестка. Но сегодня, завершая наш обзор, хочется сказать вот что по поводу электронного голосования и по поводу его главного паладина и апостола, главного редактора этой радиостанции, на которой я сейчас имею удовольствие находиться. С одной стороны, конечно, можно понять чувства публики, которая проснулась утром и обнаружила совершенно не те результаты, которые были ночью.
Я, в общем, сама испытала по этому поводу не то чтобы некоторое удивление, потому что когда я увидела первые проценты обработанных протоколов и увидела, что там, действительно, неправительственные, несогласованные кандидаты побеждают, я подумала, что что-то ночью у нас должно произойти. Ну, представьте, как бы это выглядело: Алексей Навальный опять из колонии выиграл выборы в Москве в очередной раз. Как-то уже это совсем не здорово. Партия и мэрия проиграли бы бóльшую часть округов в Москве — конечно, трудно такое выдержать.
Вообще, ограничителем выборных фальсификаций являются протесты. В их отсутствии ограничителей не так много. При этом в выборных результатах, и как они достигались, мы видим некоторое стремление избежать белорусского варианта, всё-таки каждому дать чего-то — «кому-то гордости, кому-то дай коня… господи, дай каждому, чего у него нет» и несчастному дай мандат. То есть как-то не совсем наглеть, хотя, конечно, даже первоначальные установки из администрации президента, которые утекали на публику, они были превышены энтузиастами на местах, которые не без основания предполагают, что за энтузиазм их всё-таки не накажут.
Кроме того, как вы понимаете, очень хочется уважаемым людям дать согласованный, оплаченных мандат, а чем больше в том или ином регионе голосуют, за ту или иную партию, тем больше людей в региональной группе, как вы понимаете, проходят. Поэтому у нас региональный перекос представительства очень велик. В прошлой думе это было, в общем, изумительно. Если читаешь список депутатов, то прямо вот, я бы сказала, этническое неравенство наблюдалось в Государственной думе. Посмотрим, как сейчас это будет.
По несчастному совпадению регионы с небольшим уровнем фальсификаций — это же регионы с низкой явкой. А регионы с высоким уровнем фальсификации — это регионы высокой явки. То есть тут несправедливость, я бы сказала, двойная.
Что касается электронного голосования и его продвижения в массы. Есть такой приём, — я бы сказала, повторяющийся паттерн, — который применяется нашими политическими управленцами в зависимости от того, кто является этим политическим управленцем. Состоит он в следующем: берётся человек, обладающий некой известностью, неким авторитетом, каким-то моральным весом. Дальше он привлекается к какому-то делу, которое самому этому человеку кажется хорошим и правильным и способствующим силам прогресса, добра, а также благополучию собственной структуры, которую он возглавляет. Потом случается какая-то страшная дрянь с этим делом. Потом разъярённая общественность оборачивается на этого человека, потому что он свой и по отношению к нему чувства сильнее, чем по отношению к каким-то неизвестным чиновничьим органам, которые тебе не родные, и ты их даже никогда и не видал. Через некоторое время, не сразу после этого, этот человек со своей должности уходит. И вроде как никто не жалеет, потому что уже в нём все, как это у нас называется, разочаровались. В общем виде это то, что произошло с ВШЭ, если вы вспомните всю последовательность действий.
Это я вам не для того рассказываю, чтобы вы как-то отреклись от своих эмоций или вошли в чьё-нибудь положение. Я просто вам показываю паттерн, эту повторяющуюся последовательность. Так, что называется, бывает. Мы знаем людей, которые выламывались из этой схемы, которые отказывались соучаствовать. Вспомним выборы в Мосгордуму в 2019 году: кто-то согласился пойти выбираться, а кто-то сначала согласился, а потом, когда увидел, к чему дело клонится, — взял да и сбежал. И как-то, глядишь, ничего особо страшного не произошло. Но для этого надо иметь меньше тщеславия, чем, может быть, совместимо с натурой человеческой. На этой моралистической ноте мы нашу событийную часть завершим. И перейдём к терминологической.
Максим Курников: Да, к «Азбуке».Рубрика «Азбука демократии»36:44 Я — явка
Максим Курников: Страшно представить — буква «Я».
Екатерина Шульман: Да, вот настал тот день, когда мы дошли до буквы «Я». Я напомню, что в далёком, почти забытом 2017 году, когда мы начинали эту программу, ещё при Майкле Наки — привет ему в эфире — первым термином был «абсентеизм», то есть гражданское неучастие, отсутствие, в первую очередь, на выборах. Вот дошли мы до буквы «Я» и наш последний термин — «явка». Когда я сказала страшные слова «последний термин», должна сказать, что у нас со следующей недели на этом месте будет другая рубрика, которая будет тоже построена по алфавитному принципу, но это будет не «Азбука», об этом мы расскажем в следующий раз. Потому что процесс постижения истины, как вы понимаете, бесконечен. Сегодня у нас — «явка». Не просто какая-нибудь явка — например, явка с повинной, — а явка избирателей, что называется voter turnout. Мы постараемся кратко рассказать, что на неё влияет, какова её динамика в мире, каковы законы оказывают влияние на то, приходят люди на выборы или не приходят.
Сначала несколько маленьких хитростей. Явка выражается обычно в процентах. Это отношение числа избирателей и принявших участие в выборах, к общему количеству людей, имеющих право голосов в той или иной полити́и, в том или ином голосующем субъекте.
В чём тут есть маленькие хитрости? Иногда считают явку от всех пришедших, а иногда считают явку только от действительных бюллетеней — бывает по-разному. У нас с вами процент выданных бюллетеней считается явкой. То есть вот сколько выдано, даже если избиратель унесёт с собой, он в явке поучаствует (маленькая, но увлекательная деталь). Учитывая, что люди мира, люди доброй воли боролись за активное избирательное право долгими десятилетиями в кровавых битвах,— вообще граждане, разные люди,— бедные, недостаточно богатые, женщины, этнические меньшинства добивались того, чтобы получить право голосовать, вообще удивительно, что не все им пользуются и не все сто процентов ходят.
Существуют страны, в которых явка обязательна. Обычно называют Австралию. В Греции, мало кто знает, что есть обязательная явка. Но мало где есть какие-то санкции за то, что ты не явился.
Максим Курников: Штрафы бывают.
Екатерина Шульман: В Боливии, если избиратель не явился на избирательный участок, то в течение 3 месяцев он не может забирать свою зарплату из банка. Не в смысле, что банк у него забирает зарплату, а в смысле, что 3 месяца не выдаёт. Но в большинстве стран с обязательной явкой это всё-таки наказывается, что называется, общественным порицанием. В большей части стран демократических, а даже недемократических обязательной явки нет. В целом политология считает высокую явку положительным явлением, поскольку это позволяет нам получить более репрезентативные результаты голосования. Если голосует меньшинство, то оно и решает за большинство. Сколько бы ни явилось, всё равно весь объем избирательной власти в этот момент находится только в руках голосующих. В этом смысл известной мудрости: «На выборах выигрывает тот, кто на них является».
Для того, чтобы не происходило постоянно ситуации, когда меньшинство решает за большинство, в некоторых странах установлен порог явки, при недостижении которого выборы считаются недействительными. У нас, по-моему, с начала 2000-х годов ни на каких выборах порога явки уже не существует, как и не существует графы «против всех». Только сколько бы ни пришло, выборы состоятся. Я, готовясь к этой программе, узнала с удивлением, что в Сербии в 2003 году три раза подряд не могли быть проведены президентские выборы, потому что народ не приходил. Поэтому, видите, бывает и такое. Во избежание такого рода вещей, нижний порог явки и убирают.
Итак, что влияет на участие и неучастие? Есть очевидные вещи. Если избиратель считает, что на выборах непредсказуемый результат, он с бóльшим интересом пойдёт, поскольку цена его голоса в его собственных глазах возрастает. Тем не менее, эта неопределённость результата и интрига, она как красота — в глазах смотрящего. Политизированной публике кажется, что всё — очень интересно; неполитизированной кажется, что ничего интересного в этом нет.
Поэтому в большей степени на явку влияют традиции и даже наследственность. Традиционно всегда в Европе явка выше, чем в США. На сверхувлекательных, казалось бы, президентских выборах 2016 года явка избирателей достигла исторического минимума. По-моему, с 1924 года это была минимальная явка. То есть люди не пришли, тоже, видимо, испытывая понятное российскому избирателю отвращение.
Из европейских стран наиболее высокую явку демонстрируют скандинавские страны. То есть это скорее вопрос, что называется, традиций, обычаев…
Максим Курников: Менталитета…
Екатерина Шульман: Того, что называется политической культурой, давайте так это называть. Так же, кстати, если голосуют родители, более высокой вероятностью будут голосовать и дети. То есть это семейная такая вещь. Поэтому голосуйте и детей ваших приучайте к тому же — вы вырастите их ответственными гражданами.
Так существует корреляция между степенью альтруизма, заботой об общественном благе и участием. То есть человек более эгоистичный с меньшей вероятностью пойдет и проголосует. Хотя всякое протестное голосование, оно тоже завязано на представлении об общественном благе, только извращенное несколько. Не то чтобы извращенное, но несколько инвертированное. «Вот я вас, паразитов, так всех ненавижу, что приду и проголосую вам назло».
Что явку повышает, если мы читаем высокую явку благом? Хотя тут надо оговориться, надо сказать, что совсем высокая, сверхвысокая явка — это как повышенная температура в организме. Это значит, что уровень политической озабоченности и встревоженности в обществе очень высок. Хорошо, когда явка 60 %, но когда она 85 %, это уже как-то странно.
Недемократические режимы, понимая, что высокая явка дает им легитимность, часто стараются эту явку как-то накрутить, что называется, но это скорее характерно для тоталитарных режимов. Чем у вас больше степень дебильности, тем больше вы автократия, т
Максим Курников: Добрый вечер! «Статус» в эфире. Максим Курников и вместе со мной в студии — Екатерина Шульман. Здравствуйте, Екатерина Михайловна!
Екатерина Шульман: Добрый вечер!
Максим Курников: И мы, учитывая, что много сегодня придётся говорить о выборах, не откладывая ничего в долгий ящик, переходим к первой рубрике.Рубрика «Не новости, но события»03:28 Рубрика «Не новости, но события»
Екатерина Шульман: Не оттягивая долгого ящика и не откладывая удовольствия, поздравляем дорогих слушателей и самих себя, что у нас более-менее есть новый состав VIII созыва Государственной думы. Какой бы он ни был, нам с ним какое-то время жить и работать.
Прошлый выпуск у нас был последний перед выборами, мы говорили об их особенностях, о том, как прошла кампания, о том, как происходит административная мобилизация, о том, каковы наши ожидания относительно хода голосования и его результатов. Теперь у нас уже этот ход голосования завершился. Мы имеем состав. Тут нужно несколько оговориться. Мы имеем от ЦИКа распределение мест. Поскольку много было цифр и многие граждане, включая меня, не сразу смогли в этом разобраться, я думаю, что имеет смысл нам всё-таки их произнести.
ЦИК сказала нам, сколько кресел получает какая партия. И в пятницу, насколько я понимаю, нам обещали сообщить ещё и поимённый состав. Почему это не совсем одно и то же? Почему мы не знаем сейчас по именам всех наших 450 народных избранников?
Во-первых, я не видела списка одномандатников, сведённого воедино с тем, чтобы можно было посмотреть по фамилиям, кто у нас эти 225.
Что касается партийных 225, то с ним ещё всё сложнее и, я был сказала, флюиднее — всё более текуче. Потому что, как вы понимаете, у партии есть федеральная часть списка и есть региональная часть списка. Соответственно, партия, которая преодолела 5 % барьер, проводит свою федеральную часть. Мы с вами, кстати, говорили до выборов, что преодоление 5 % барьера — это от 11 до 15 мандатов в зависимости от того, сколько у вас будет после запятой.
Мы видим, что наша революционная партия «Новые люди», пятая партия в Государственной думе, чего мы не видали с после 2003-го года (у нас всегда было 4 партии в Думе), в 2003 году четвёртой партией была «Родина», потом установилась уже партия «Eдинaя Poccия» в качестве четвёртой. И вот созыв за созывом с несколько разными, не очень сильно меняющимися соотношениями эти 4 партии у нас и заседают.
Сейчас их у нас 5, и мы посмотрим, каким образом это изменит расклад. Так вот, что касается федеральной и региональной части. Если у партии больше 5 %, то она может ещё какую-то часть своих региональных списков тоже в Думу провести. В региональных списках, как и в федеральных, бывают люди, невежливо называемые «паровозами», то есть те, которые в списке-то значатся, а в Думу не пойдут. Это не считается у нас обманом избирателя, хотя, в общем, что-то двусмысленное в этой практике есть. Ну если бы это было самое двусмысленное, что есть в наших электоральных практиках, мы бы об этом подробнее поговорили. Пока мы просто скажем, что неизвестно, кто из федеральной части партии победительницы, а уж тем более, кто из региональных частей действительно возьмёт мандат…
Максим Курников: Там губернаторов половина.
Екатерина Шульман: Там много губернаторов, совершенно верно. В федеральной части есть два видных министра. Тут есть пространство для сюрпризов. Может быть, кто-нибудь возьмёт да и предпочтёт депутатскую деятельность министерской.
Максим Курников: Останется.
Екатерина Шульман: Может быть такое? Может. Может ли случится такое с губернаторами? Может и с губернаторами такое случится вполне. Другие менее известные депутаты тоже могут совершенно мандат не взять, потому что у них есть другое рабочее место. Тогда заднескамеечники проходят.
Максим Курников: Бывает ещё знаете как? Думали, что возьмут три мандата по какой-то территории «Eдинoй Poccии», а взяли два и надо подвинуть кого-то, потому что уважаемый человек.
Екатерина Шульман: Да, бывает и такое. Человек, может быть, думал, что он «проходной», потому что за ним ещё два «проходных». А оказалось, что он — последний «проходной», а для последнего «проходного» он недостаточно значим для партии, поэтому придётся ему cдавать мандат.
В общем, тут будут невидимые миру слёзы и закулисные драмы. Когда мы получим список уже с именами.
Максим Курников: Я был свидетелем такой драмы. Действительно драма, это трагедия в жизни человека, когда он думает, что он уже депутат, а на следующий день ему говорят: «Откажись!»
Екатерина Шульман: Мандат дорогого стоит. Это, наверное, даже ужаснее, чем думать ночью, что ты депутат, а утром узнать, что ничего подобного. Хотя, впрочем, не будем взвешивать эти страдания на чаше весов. Вернёмся к своим циферкам.
Итак, что у нас получается. 450 общих мест. «Eдинaя Poccия» — 324 кресла. Было — 243. Снижение. КПРФ — 57, было 42. Рост акции вверх. ЛДПР — было 39, стало — 21, самое значительное падение. «Справедливая Россия», о которой сожалели преждевременно — даже мы тут с вами рассуждали, как у них с 5-процентным барьером дело пройдёт — было 23 мандата, стало — 27.
Максим Курников: Прибавили.
Екатерина Шульман: Так что те, кто говорили, что эта трёхголовая структура как-то не особенно хороша, оказались не совсем правы. Не то что какая-то прибавочка, но всё-таки не падение.
«Новые люди» — не было нисколько, «никогда такого не было и вот вдруг…» — 13 мандатов. Из них, насколько я понимаю, ни одного одномандатника. Это все как раз чистые списочники.
«Гражданская платформа» провела одного одномандатника, он у неё и был.
Максим Курников: Давайте просто отметим, что под «Гражданскую платформу» всегда зачищаются округа, чтобы не дай бог, кто-то у «Гражданской платформы» этот один округ выиграл. Там никогда нет ни одного единоросса и так далее.
Екатерина Шульман: Ну, что ж, очень хорошо. Значит, какой-то очень нужный депутат. Вот он был… Это один и тот же человек?
Максим Курников: Да.
Екатерина Шульман: Ну, и хорошо. Партия «Родина» тоже имеет одного одномандатника, это Оксана Дмитриева, которую очень все будут рады видеть в Государственной думе. Я так точно буду рада.
В прошлой Думе у нас был один самовыдвиженец. Это был Владислав Ма́тусович Резник небезызвестный. Он на Алтае где-то выдвинулся и выиграл среди Алтайских гор.
Максим Курников: Потом примкнул.
Екатерина Шульман: Потом примкнул, естественно. Теперь у нас их 5 самовыдвиженцев.
Максим Курников: И они наверняка тоже примкнут.
Екатерина Шульман: Могут примкнуть. Возможно, что — были, по крайней мере, перед выборами такие рассуждения — а не вернуть ли в регламент Думы депутатские группы. Я напомню, что последние несколько созывов у нас были только фракции, то есть кто избрался по какому списку или от какой партии, тот в такую партию и обязан вступать. А раньше была такая вещь, как депутатские группы, которые депутаты сами могли образовывать, что называется, по интересам. То есть не входить во фракцию, а входить в эту депутатскую группу. Благодаря этому, конечно, повышается парламентское разнообразие, больше парламентских объединений. А парламентское объединение, как вы понимаете, — это место в президиуме, это посты в комитетах, это участие в разнообразных думских пакетных соглашениях.
Мне понравилось, как какой-то очень знающий эксперт высказала предположение, что партия «Новые люди» будет претендовать на должность вице-спикера. Вы знаете, она не может не претендовать на должность вице-спикера. Каждой фракции полагается по вице-спикеру. Там может быть некоторая битва по поводу того, кого будет два первых, из них особо значим один — первый, которые отвечает, собственно, за повестку, за законотворчество. Вокруг этого могут быть какие-то разговоры.
Что касается КПРФ, которая вроде как главный триумфатор этих выборов. Действительно, это максимальный её результат с 2011 года. В течение двух последних электоральных циклов они столько не получали. Когда в начале долгой выборной ночи появились первые результаты, те, кто за этим следил, заметили, что по мере прохождения с востока на запад постепенно уменьшался результат КПРФ, увеличивался разрыв. Но Дальний Восток и Сибирь, особенно Дальний Восток, которые традиционно голосовали за ЛДПР, все перекинулись на сторону коммунистов. Протестное голосование стало почти преимущественно голосованием за КПРФ. Причём как народное протестное голосование, так и городское.
Дальний Восток — регион не самый благополучный, не самый густонаселённый. Вот они проголосовали, потому что это был такой способ выразить свой протест, выразить своё недовольство. Я думаю, что именно по этой причине ЛДПР так много потеряла в этом созыве, потому что этот избиратель, который хотел показать фигу, он нашёл другой способ показать фигу, который кажется ему более действенным и адекватным.
Аграрный юг наш и южные национальные республики дают тот результат, который от них, собственно говоря, и ожидался.
Максим Курников: Саратов даёт результат.
Екатерина Шульман: Саратов. Вообще говоря, эти регионы электоральных аномалий, они же регионы «электоральных султанатов» совершенно не привязаны ни к какой этнической группе. Вот у «Голоса», первого в списке иностранных агентов без образования юридического лица, как они гордо о себе пишут, была замечательная аналитика: Группировка регионов по оценке уровня фальсификаций на чистые, относительно чистые, высокий риск фальсификаций, совсем высокий риск…
Максим Курников: Ну, это по прогнозу.
Екатерина Шульман: Это анализ на основании предыдущих выборов 2016—2018 года. А вообще, фальсификаторы бывают разных типов. Есть низовые ручные фальсификации, которые состоят в том, что вы вбрасываете — ну, не вы, я надеюсь, другие, нехорошие люди — вбрасывают пачки бюллетеней, либо уезжают на надомное голосование, приезжают с бóльшим количеством бюллетеней, больше, чем было подано заявок, либо вы заполняете незаполненные бюллетени, тоже распространённый жанр. Это фальсификации, так сказать, в урне. То есть вы добиваетесь того, чтобы у вас в урне был определённый результат. Дальше вы его считаете, как он есть и записываете его в протокол.
Отдельным чёрным списком в этой классификации «Голоса» перечислены регионы с традицией фальсификации протоколов. То есть там, где не считают, а вписывают в протокол те цифры, которые необходимы. Таких не так много по версии «Голоса». Действительно, это все республики, кроме Кемеровской области. Такие у нас регионы.
Максим Курников: У нас Кемеровская область в некотором смысле была такой, да… хуже, чем республикой долгое время.
Екатерина Шульман: Она была «Султанатом Султанатовичем» в высшей степени и продолжает даже им быть после смены руководства. То есть там эти традиции укоренились, что нехорошо. Можно было уже как-то прогрессировать в этом направлении.
Максим Курников: Зато, вы знаете, есть республика, которая приятно, наоборот, удивляет. Это Якутия. Это просто удивительно.
Екатерина Шульман: Да, Якутия у нас среди чистых или почти чистых перечислена, и, действительно, это так. Вообще, назовём те регионы, в которых КПРФ победила «Единую Россию». Это Якутия, это Марий Эл, тоже, кстати, республика. Это Хабаровский край, что неудивительно. Вот, кстати, ЛДПР там всегда набирала… Но теперь не набрала ничего особенного. НАО Ненецкий автономный округ. И если я не ошибаюсь…
Максим Курников: Ульяновская область.
Екатерина Шульман: Да, я смотрю Ульяновскую область. Мне кажется, что там КПРФ тоже должна была занять первое место.
Максим Курников: Ну, всё-таки родина Ленина.
Екатерина Шульман: Родина Ильича, да. Из удивительного. Ну, результаты республик Северного Кавказа удивительными как раз не являются. Было бы удивительным, если бы мы увидели там что-нибудь другое. Из удивительного, пожалуй, в этот раз — Ростовская область. Там, во-первых, было электронное голосование впервые проведено. Про электронное голосование мы с вами отдельно поговорим. И там были новые граждане России, недавно получившие паспорта, которых привозили туда в автобусах, вон они осуществляли своё право.
Максим Курников: А шо ж вас удивило? — спрашиваю по-ростовски вас?
Екатерина Шульман: Меня удивило, дорогие ростовчане, что вы… как бы это сказать-то, больше дали стране, чем можно было от вас ожидать.
Максим Курников: Так извините, если привезли прямо вот…
Екатерина Шульман: Ну да, собственно. Мы сначала указываем явление, а потом его причину. Ровно в этом она и заключается.
Что ещё нас интересует относительно процедуры? Как мы с вами и предполагали, явка невысока. Вообще, в момент закрытия участков нам ЦИК сказал, 45 % явка. Наутро подумал и сказал всё-таки — 51 %. Может быть, за счёт наших знаменитых электронных избирателей.
Максим Курников: Может быть, из-за границы подвезли, в конце концов, протоколы.
Екатерина Шульман: Ещё из-за границы подвезли. Как гласит главный лозунг этой кампании «Вот и переголосовали людей». Знаете, как в «Матрице». Там же было три группы политических акторов. В Матрице были люди, гуманоиды, были машины и были вирусы. Потом, кстати, машины присоединились к людям, если вы помните этот сюжет. У нас пока машины против людей — к вопросу об антропоморфности. Но посмотрим, как дальше дело пойдёт.
Максим Курников: Роботы.
Екатерина Шульман: Роботы-боты. Что касается, собственно говоря, явки. У нас явка были низкой, самой низкой из всей нашей парламентской истории на выборах 2016 года — 47 %. Как-то грустно было людям приходить. В 2011 году было 60 % явка, высокая она была. Была они и выше. То есть в начале 2000-х явка была более высокой. И мы с вами поговорим сегодня в предпоследней части нашей программы, почему бывает именно так.
Вообще по динамике численности фракций напоминает этот состав 2012 год. Разумеется, за тем исключением, что там 5, а не 4. И тогда у «Eдинoй Poccии» было большинство, но не было конституционного большинства. Тут она у нас конституционное большинство всё же сохраняет. Эта вот небогатая интрига: простое большинство или конституционное? Сердце замирает прямо-таки в ожидании! Она разрешилась в пользу, всё же, конституционного большинства.
Максим Курников: За счёт одномандатных округов, конечно, в первую очередь.
Екатерина Шульман: Про них тоже поговорим. Тем не менее, в чём сходство с 2011 годом? В том, что «Eдинaя Poccия» получила меньше, КПРФ получила больше. Тогда ещё прибавила сильно «Справедливая Россия». Теперь в роли «Справедливой России» у нас находятся эти самые «Новые люди».
Теперь по поводу того, как достигается это большинство. Вообще, главный алхимический процесс выборной кампании состоит в том, как превратить электоральное меньшинство в парламентское большинство. Причём, когда я говорю электоральное меньшинство, это не какие-то мои собственные фантазии о том, кто за кого голосовал, а данные опросов перед выборами, данные экзитполов, учитывая явку, при которой половина или больше половины не приходит и, учитывая то, что партия будущего парламентского большинство больше половины не получает, мы, естественно, имеем дело с меньшинством избирателей, которое, однако, формирует большинство в парламенте.
Как это достигается? Это достигается разными методами. Первый и главный из них — это недопуск каких-то опасных партии кандидатов. Но у этого метода есть своя оборотная сторона: если вы никого не допускаете, кто вам опасен, любые допущенные становятся опасными. Это, собственно, объясняет там тот удивительный фокус с КПРФ, который на этих выборах произошёл.
Далее способ обеспечения нужного результата — это изменение законодательной рамки. Напомним, что ни одного выборного цикла у нас не было, перед которым не менялось бы выборное законодательство. В этом году, в этом цикле это многодневное голосование, это надобное голосование по облегчённым правилам. Это электронное голосование, которое в виде эксперимента было нам явлено в 2019 году в Москве, а в 2020 году было на конституционном голосовании, по-моему, в Нижегородской области были и в Москве?
Максим Курников: В Москве по Конституции проголосовали меньше, чем общий результат.
Екатерина Шульман: Сейчас дойдём до электронного голосования, поговорим. На этих выборах оно было в Москве, в Севастополе, в Курской, Мурманской, Нижегородской, Ростовской, Ярославской областях. Мы видим расширение поля применения этого замечательного инструмента.
Далее, разумеется, средством достижения нужного электорального результата является контроль над публичным пространством, информационным полем и финансовыми потоками, чтобы кто не надо кого не надо не финансировал, а, наоборот, финансировал кого надо, чтобы контролировались медиа, чтобы никто относительно влиятельный не сообщал бы ненужной информации, а все сообщали бы нужную.
При таком наборе инструментов фальсификации являются уже неким завершающим жестом. Напомним, что ещё популярный метод состоит в административной мобилизации избирателей. То есть ненужных избирателей всячески отвращают всячески от участия, а нужных избирателей, наоборот, привозят. Это все эффективный набор инструментов в это коробке инструментов, который действовал годами.
Что пошло не так в этом цикле при том, что мы имеем наше вожделенное конституционное большинство, притом, что не случилось опрокидывающими выборами, мы, в общем, и не ожидали. Мы двух вещей не ожидали по итогам этой кампании — это опрокидывающих выборов (напомню, что это ситуация, при которой партия большинства это большинство теряет, уступает кому-то другому), и мы не ожидали и продолжаем не ожидать массовых протестов по их итогу, таких, какие были в 2011 году. Сейчас не будем углубляться, почему мы не ожидаем. Но сейчас не будем углубляться, почему, но вот не ожидаем. Пока не видно.
Тем не менее, что случилось? Произошли следующие вещи, которых мы тоже тут ждали. Сохранение большинства. Второе: изменение распределение мандатов. Кто-то получил меньше, кто-то больше. Прежняя структура не воспроизведена. И третье: появление нового участника. Этого мы тоже ожидали с высокой долей вероятности и оно, действительно, случилось. Почему оно должно было произойти, почему нельзя было эту прекрасную 343-мандатную Думу с привычными 4 участниками, с тремя совсем маленькими фракциями нельзя было воспроизвести? Это вопрос для тех, кто любит говорить: «Да они чего хочешь нарисуют». Они много чего нарисуют. Но, как ни странно это звучит, эта поплывшая структура новой Думы мутно и неточно, но отражает сдвиг, который произошёл в общественном мнении 2016 года.
У нас есть разные расчёты, каков мог бы быть результат за вычетом фальсификаций. Есть математические способы очистить результат от аномальных голосований. Что такое аномальное голосование? Это сверхвысокая явка, при которой одновременно вырастает процент за первую партию.
В самой по себе высокой явке нет ничего плохого, кроме хорошего, но по статистической вероятности при высокой явке не должна меняться структура голосов. То есть если у вас на небольшой явке столько-то за одну партию, один процент, другой — за другую, то подозрительно (по меньшей мере, при росте явки), что у вас растёт только одна партия, а все остальные — не растут или даже снижаются.
Так вот. Если очистить все эти анормальности, то, — говорят нам люди, занимающиеся электоральной статистикой, — примерно равный результат этих двух партий: КПРФ и «Eдинoй Poccии». Кто говорит 35 и 37, кто говорит, 37 и 38.
Максим Курников: Вокруг 35.
Екатерина Шульман: Это выглядит правдоподобно, потому что мы с вами много раз говорили про пресловутое лоялистское ядро размером в 30 %. Оно может вырасти на выборах, потому что люди присоединяются к победителю, это естественно. Но сильно перепрыгнуть через самого себя без посторонней помощи затруднительно. Кстати, если бы у нас не такие робкие фокусники сидели бы в наших управляющих структурах, то мы бы с вами, — если бы имели такой результат, если его, действительно, считать натуральным, органическим результатом, — то мы бы приблизились бы к вполне здоровой двухпартийной структуре. То есть мы бы имели парламент, в котором есть две крупные фракции. Одна фракция — левая (в которой, в свою очередь, внутри происходит борьба между подпартией «советской ностальгии» и новыми молодыми социал-демократами, и молодые социал-демократы побеждают ходом времени, потому что они просто моложе). И партия статус-кво, партия стабильности, которая тоже имеет право на свои 35–37 %, потому что пока народ не голодает в массовом порядке и пока функционирует городская инфраструктура, жизнь, в общем, продолжается, позиция «давай оставим всё как есть, счастливых бог не судит», как в известной песне, она вполне найдёт себе сторонников, особенно если она поддержана действующим начальством.
Максим Курников: Хотя вы сейчас сразили всех, конечно, цитатой из Овсиенко…
Екатерина Шульман: Да, точно, Овсиенко.
Максим Курников: Но, тем не менее, одномандатники разве не выровняли бы все равно ситуацию?
Екатерина Шульман: Зависит от того, кого допускать и как считать. Конечно, парламентское большинство и конституционное большинство добирается при помощи одномандатников. Тут мы видели следующую ситуацию. Во-первых, возросшее в думе количество самовыдвиженцев произошло оттого, что партия власти время от времени стеснялась выставлять кандидатов от своего имени и выставляла их в качестве самовыдвиженцев. Кроме того, тут уж мы переходим к увлекательной теме электронного голосование, которое помогло партии власти приобрести, кто говорит, сразу 15 мандатов в Москве, а кто говорит меньше…
Максим Курников: От 8 до 15.
Екатерина Шульман: Смотрите, о чём мы с вами говорим. Мы говорим о разрыве между результатами на земле бумажного голосования, офлайнового голосования и результатами электронного голосования. На земле в офлайне 8 округов из 15 московских округов получали кандидаты, поддержанные «Yмным гoлoсoвaнием», то есть кандидаты от «Яблока», «Справедливой России», в основном от КПРФ. Сам Алексей Навальный сообщает нам, что в 11 округах из 15 они бы победили. Опять же, смотря как смотреть... Что мы точно видим? Мы видим, действительно, в электронном голосовании подозрительный разрыв между поддержкой офлайновой и поддержкой онлайновой. Если бы речь шла о том, лоялисты регистрируются и голосуют онлайн, а оппозиционеры ве голосуют ногами, то это объяснило бы нам, почему эта поддержка меньше. Но это не объясняет нам, почему результаты за ЛДПР, «Новых людей», «Справедливую Россию» и «Яблока» не сильно различаются онлайн или офлайн, а вот результаты за две только партии, их кандидатов «Единую Россию» и КПРФ различаются радикально.
То же самое мы можем сказать по округам. Кандидатуры от других партий поддержаны может быть равномерно, как электронным избирателем, так и мясным, физическим, а вот с этими двумя кандидатами наступает то, что называлось у нас на выборах 2018 года «владимирский перевёртыш», когда меняются результаты. Во Владимире они просто две пачки перекладывали местами…
Максим Курников: То есть не просто у кого-то вырастает, а у кого-то растёт, а у кого-то уменьшается.
Екатерина Шульман: Такое ощущение, что они меняются местами. Ну, и, конечно, довольно сильный удар по доверию к электронному результату в Москве нанесла эта очень длительная задержка с публикацией результатов.
Мы с вами об электронном голосовании говорили много в этих эфирах и теоретической точки зрения и точки зрения его практического применения. Я говорила о том, что у меня нет оснований, которые позволили бы мне определенно сказать, что электронное голосование есть инструмент фальсификаций. Но по итогам того, что произошло в Москве, я могу сказать следующее: это политический процесс (голосование и выборы), соответственно, его достоинства и недостатки политические, а не технические. Поэтому говорить о том, что я не могу тут выносить суждения, потому что я не знаю, как это устроено с точки зрения программного обеспечения, — это примерно то же самое, что я не могу суть о том или ином человеке, потому что я не знаю, как его геном расшифровывается. Я не знаю…
Максим Курников: Как функционирует его селезенка, например.
Екатерина Шульман: Мне этого знать не надо. Я вижу следующее: ключевая проблема здесь — это проблема доверия. Результаты электронного голосования берутся ниоткуда и не проверяются никак. В отличие от любого, самого дикого «электорального султаната», в котором могут быть теоретически и даже иногда бывают наблюдатели, тут их нет и не существует. Я прочитала немножко про эти ноды (это точки входа для наблюдателей, которые электронным образом могут посмотреть, как это происходит). Ноды были отключены в 8 часов вечера 19 сентября, когда выборы закончились. Оператором электронного голосования является не ЦИК, а ФСБ (к вопросу о том, кто у нас теперь политический менеджер). Мастер-ключ у них.
Максим Курников: Там типа код был в общем доступе, каждый мог теперь уже без этого нода заходить.
Екатерина Шульман: Ну, вот наблюдатели говорят, что после 8 часов никак нельзя было зайти.
Максим Курников: Да, сегодня подробно об этом рассказывали.
Екатерина Шульман: Результаты выдаются в максимально агрегированном виде. ещё раз повторю, не влезая во всякие технические подробности, есть люди, которые в этом разбираются больше меня, должна сказать…
Максим Курников: И они расшифровывают как раз сейчас…
Екатерина Шульман: Они расшифровывают. В такой ситуации низкого доверия лучше бы ничего этого не было. Эти сомнения, эти подозрения, эти странные результаты, то, что люди получают мандат на основании только электронных данных притом, что на Госуслугах много чего есть интересного. Люди, связанные с МФЦ, понимаете, знают, что есть целые дома-призраки, населенные людьми, у которых есть аккаунт на Госуслугах, но которых не существует физически, так что, скажем так, мое мнение сформировано по итогам того, что случилось.
Екатерина Шульман: Завершая эту тему, долго можно очень говорить о том, что произошло, мы ещё об этом говорить будем…
Максим Курников: Бесконечно.
Екатерина Шульман: Практически бесконечно. С Думой этой нам ещё предстоит иметь дело. Мы будем говорить о том, как там распределятся посты, комитеты, какова будет законотворческая повестка. Но сегодня, завершая наш обзор, хочется сказать вот что по поводу электронного голосования и по поводу его главного паладина и апостола, главного редактора этой радиостанции, на которой я сейчас имею удовольствие находиться. С одной стороны, конечно, можно понять чувства публики, которая проснулась утром и обнаружила совершенно не те результаты, которые были ночью.
Я, в общем, сама испытала по этому поводу не то чтобы некоторое удивление, потому что когда я увидела первые проценты обработанных протоколов и увидела, что там, действительно, неправительственные, несогласованные кандидаты побеждают, я подумала, что что-то ночью у нас должно произойти. Ну, представьте, как бы это выглядело: Алексей Навальный опять из колонии выиграл выборы в Москве в очередной раз. Как-то уже это совсем не здорово. Партия и мэрия проиграли бы бóльшую часть округов в Москве — конечно, трудно такое выдержать.
Вообще, ограничителем выборных фальсификаций являются протесты. В их отсутствии ограничителей не так много. При этом в выборных результатах, и как они достигались, мы видим некоторое стремление избежать белорусского варианта, всё-таки каждому дать чего-то — «кому-то гордости, кому-то дай коня… господи, дай каждому, чего у него нет» и несчастному дай мандат. То есть как-то не совсем наглеть, хотя, конечно, даже первоначальные установки из администрации президента, которые утекали на публику, они были превышены энтузиастами на местах, которые не без основания предполагают, что за энтузиазм их всё-таки не накажут.
Кроме того, как вы понимаете, очень хочется уважаемым людям дать согласованный, оплаченных мандат, а чем больше в том или ином регионе голосуют, за ту или иную партию, тем больше людей в региональной группе, как вы понимаете, проходят. Поэтому у нас региональный перекос представительства очень велик. В прошлой думе это было, в общем, изумительно. Если читаешь список депутатов, то прямо вот, я бы сказала, этническое неравенство наблюдалось в Государственной думе. Посмотрим, как сейчас это будет.
По несчастному совпадению регионы с небольшим уровнем фальсификаций — это же регионы с низкой явкой. А регионы с высоким уровнем фальсификации — это регионы высокой явки. То есть тут несправедливость, я бы сказала, двойная.
Что касается электронного голосования и его продвижения в массы. Есть такой приём, — я бы сказала, повторяющийся паттерн, — который применяется нашими политическими управленцами в зависимости от того, кто является этим политическим управленцем. Состоит он в следующем: берётся человек, обладающий некой известностью, неким авторитетом, каким-то моральным весом. Дальше он привлекается к какому-то делу, которое самому этому человеку кажется хорошим и правильным и способствующим силам прогресса, добра, а также благополучию собственной структуры, которую он возглавляет. Потом случается какая-то страшная дрянь с этим делом. Потом разъярённая общественность оборачивается на этого человека, потому что он свой и по отношению к нему чувства сильнее, чем по отношению к каким-то неизвестным чиновничьим органам, которые тебе не родные, и ты их даже никогда и не видал. Через некоторое время, не сразу после этого, этот человек со своей должности уходит. И вроде как никто не жалеет, потому что уже в нём все, как это у нас называется, разочаровались. В общем виде это то, что произошло с ВШЭ, если вы вспомните всю последовательность действий.
Это я вам не для того рассказываю, чтобы вы как-то отреклись от своих эмоций или вошли в чьё-нибудь положение. Я просто вам показываю паттерн, эту повторяющуюся последовательность. Так, что называется, бывает. Мы знаем людей, которые выламывались из этой схемы, которые отказывались соучаствовать. Вспомним выборы в Мосгордуму в 2019 году: кто-то согласился пойти выбираться, а кто-то сначала согласился, а потом, когда увидел, к чему дело клонится, — взял да и сбежал. И как-то, глядишь, ничего особо страшного не произошло. Но для этого надо иметь меньше тщеславия, чем, может быть, совместимо с натурой человеческой. На этой моралистической ноте мы нашу событийную часть завершим. И перейдём к терминологической.
Максим Курников: Да, к «Азбуке».Рубрика «Азбука демократии»36:44 Я — явка
Максим Курников: Страшно представить — буква «Я».
Екатерина Шульман: Да, вот настал тот день, когда мы дошли до буквы «Я». Я напомню, что в далёком, почти забытом 2017 году, когда мы начинали эту программу, ещё при Майкле Наки — привет ему в эфире — первым термином был «абсентеизм», то есть гражданское неучастие, отсутствие, в первую очередь, на выборах. Вот дошли мы до буквы «Я» и наш последний термин — «явка». Когда я сказала страшные слова «последний термин», должна сказать, что у нас со следующей недели на этом месте будет другая рубрика, которая будет тоже построена по алфавитному принципу, но это будет не «Азбука», об этом мы расскажем в следующий раз. Потому что процесс постижения истины, как вы понимаете, бесконечен. Сегодня у нас — «явка». Не просто какая-нибудь явка — например, явка с повинной, — а явка избирателей, что называется voter turnout. Мы постараемся кратко рассказать, что на неё влияет, какова её динамика в мире, каковы законы оказывают влияние на то, приходят люди на выборы или не приходят.
Сначала несколько маленьких хитростей. Явка выражается обычно в процентах. Это отношение числа избирателей и принявших участие в выборах, к общему количеству людей, имеющих право голосов в той или иной полити́и, в том или ином голосующем субъекте.
В чём тут есть маленькие хитрости? Иногда считают явку от всех пришедших, а иногда считают явку только от действительных бюллетеней — бывает по-разному. У нас с вами процент выданных бюллетеней считается явкой. То есть вот сколько выдано, даже если избиратель унесёт с собой, он в явке поучаствует (маленькая, но увлекательная деталь). Учитывая, что люди мира, люди доброй воли боролись за активное избирательное право долгими десятилетиями в кровавых битвах,— вообще граждане, разные люди,— бедные, недостаточно богатые, женщины, этнические меньшинства добивались того, чтобы получить право голосовать, вообще удивительно, что не все им пользуются и не все сто процентов ходят.
Существуют страны, в которых явка обязательна. Обычно называют Австралию. В Греции, мало кто знает, что есть обязательная явка. Но мало где есть какие-то санкции за то, что ты не явился.
Максим Курников: Штрафы бывают.
Екатерина Шульман: В Боливии, если избиратель не явился на избирательный участок, то в течение 3 месяцев он не может забирать свою зарплату из банка. Не в смысле, что банк у него забирает зарплату, а в смысле, что 3 месяца не выдаёт. Но в большинстве стран с обязательной явкой это всё-таки наказывается, что называется, общественным порицанием. В большей части стран демократических, а даже недемократических обязательной явки нет. В целом политология считает высокую явку положительным явлением, поскольку это позволяет нам получить более репрезентативные результаты голосования. Если голосует меньшинство, то оно и решает за большинство. Сколько бы ни явилось, всё равно весь объем избирательной власти в этот момент находится только в руках голосующих. В этом смысл известной мудрости: «На выборах выигрывает тот, кто на них является».
Для того, чтобы не происходило постоянно ситуации, когда меньшинство решает за большинство, в некоторых странах установлен порог явки, при недостижении которого выборы считаются недействительными. У нас, по-моему, с начала 2000-х годов ни на каких выборах порога явки уже не существует, как и не существует графы «против всех». Только сколько бы ни пришло, выборы состоятся. Я, готовясь к этой программе, узнала с удивлением, что в Сербии в 2003 году три раза подряд не могли быть проведены президентские выборы, потому что народ не приходил. Поэтому, видите, бывает и такое. Во избежание такого рода вещей, нижний порог явки и убирают.
Итак, что влияет на участие и неучастие? Есть очевидные вещи. Если избиратель считает, что на выборах непредсказуемый результат, он с бóльшим интересом пойдёт, поскольку цена его голоса в его собственных глазах возрастает. Тем не менее, эта неопределённость результата и интрига, она как красота — в глазах смотрящего. Политизированной публике кажется, что всё — очень интересно; неполитизированной кажется, что ничего интересного в этом нет.
Поэтому в большей степени на явку влияют традиции и даже наследственность. Традиционно всегда в Европе явка выше, чем в США. На сверхувлекательных, казалось бы, президентских выборах 2016 года явка избирателей достигла исторического минимума. По-моему, с 1924 года это была минимальная явка. То есть люди не пришли, тоже, видимо, испытывая понятное российскому избирателю отвращение.
Из европейских стран наиболее высокую явку демонстрируют скандинавские страны. То есть это скорее вопрос, что называется, традиций, обычаев…
Максим Курников: Менталитета…
Екатерина Шульман: Того, что называется политической культурой, давайте так это называть. Так же, кстати, если голосуют родители, более высокой вероятностью будут голосовать и дети. То есть это семейная такая вещь. Поэтому голосуйте и детей ваших приучайте к тому же — вы вырастите их ответственными гражданами.
Так существует корреляция между степенью альтруизма, заботой об общественном благе и участием. То есть человек более эгоистичный с меньшей вероятностью пойдет и проголосует. Хотя всякое протестное голосование, оно тоже завязано на представлении об общественном благе, только извращенное несколько. Не то чтобы извращенное, но несколько инвертированное. «Вот я вас, паразитов, так всех ненавижу, что приду и проголосую вам назло».
Что явку повышает, если мы читаем высокую явку благом? Хотя тут надо оговориться, надо сказать, что совсем высокая, сверхвысокая явка — это как повышенная температура в организме. Это значит, что уровень политической озабоченности и встревоженности в обществе очень высок. Хорошо, когда явка 60 %, но когда она 85 %, это уже как-то странно.
Недемократические режимы, понимая, что высокая явка дает им легитимность, часто стараются эту явку как-то накрутить, что называется, но это скорее характерно для тоталитарных режимов. Чем у вас больше степень дебильности, тем больше вы автократия, т